— Не надо плакать! Маму вылечат! Все будет хорошо! — при этом «добрый дедушка» ощупывал ее плотоядным взором, который и пугал и одновременно чем-то манил девушку.

Подали роскошный обед из пяти блюд. Некоторые Ляля видела только на картинках в книжке «О вкусной и здоровой пище». Лаврентий Павлович подливал ей в бокал красное терпкое вино. От него кружилась голова, и все становилось легко и чудесно. Когда Ляля совсем сомлела, Лаврентий Павлович поднялся со стула, подхватил девушку на руки и понес ее в спальню. Услужливый Саркисов вовремя открыл дверь…

* * *

…Девочка рыдала. Смущенный Берия бормотал:

— Подумаешь! Ничего не случилось, а то досталась бы какому-нибудь сопляку, который не оценил бы.

Сам Лаврентий Павлович оценил — и бархатную прохладную кожу, и теплые ласковые руки, и нежный голосок, а главное, юную свежесть своей новой подруги. Так оценил, что у него кружилась голова рядом с нею. И мгновенно появлялось желание оказаться снова в постели.

Но, как говорится, делу — время, а потехе — час. Перед тем как выпустить ее из дома, они в два голоса — Берия и Саркисов — толковали ей никому не говорить ни слова о том, что произошло. Особенно матери. А то им обеим придется плохо.

Ляля понимала, что имеет дело с большим человеком. Об этом говорило все: обстановка в доме, обслуга, охрана, автомобили. «Но шила в мешке не утаишь». Через пару дней матушка обо всем узнала.

Горячая восточная женщина с говорящей фамилией Акопян, приехав в особняк, ворвалась к маршалу. И… дала ему пощечину. Затем, как водится, стала угрожать, что напишет на него жалобу Сталину.

Берия струхнул. Но заявил, что, куда бы она ни писала, в конечном итоге все заявления придут к нему. А потом пригрозил, что, в случае чего, он их сам уничтожит. Конечно, в данном деле никого он убивать не собирался. Наоборот, девочка ему пришлась не только «по телу», но и по душе. Проще говоря, грозный соратник вождя влюбился, как это часто бывает на склоне лет. Ну а бабы потрещали и, выторговав себе выгодные условия, успокоились.

Поселил он Лялю в «золотой клетке» на бывшей даче своего зама Обручникова. С обслугой, питанием, обстановкой. И стали они жить-поживать да добра наживать. Лаврентий Павлович наезжал к ней «для любви и дружбы». «Теща» пекла ему пироги.

И так понравилась ему эта жизнь, так хорошо и спокойно было народному комиссару в этом «гнездышке» с молодой любовницей, что стал он подумывать о совместной жизни.

Наконец-то он достиг того самого состояния гармонии, которое обещал ему лама Доржиев в своем бессмертном трактате об искусстве восточной любви. То, что стареющий маршал безуспешно искал, пробуя сотни женщин, теперь он обнаружил в одной. И так они приспособились друг к другу, так спокойно было с нею, что постепенно начали сходить на нет его многочисленные связи. Берия, как сытый кот, все еще иногда «играл» с подвернувшимися «мышками», но уже не было в нем того охотничьего азарта, того страстного желания покорить, удивить, которое гнало его от женщины к женщине всю жизнь.