— Во Владимирском централе. Можно сказать, сидит в «литературной шарашке». Пишет книги. Те-то его вредоносные сочинения мы уничтожили. А он опять пишет…

— Интересно! — повторил Берия, который еще с 1930-х годов помнил разного рода мистиков и буддистских монахов. — Организуй-ка ты мне встречу с этим кудесником, любимцем богов.

* * *

Перед ним стоял извлеченный, точно из бездны, из общей камеры внутренней тюрьмы с ее парашей, железным «намордником» на окне и нарами человек. Человек в полном смысле этого слова. Несмотря на арестантскую робу, грубые ботинки.

Видно было, что это интеллигент. Высокий, легкий, очень худой и смуглый. С тонким лицом, высоким лбом, узкими губами и узкими глазами. Лицо было аристократическое, а вот руки — мужичьи, корявые, с толстыми грубыми пальцами.

— Заключенный Андреев доставлен по вашему приказанию! — пробубнил вертухай. И вышел.

Они остались один на один. Всесильный «Сатрап», как звали Берию в определенных кругах. И мистик, мечтатель, вольная птица.

— Ну что, товарищ Андреев? — сказал Берия, посверкивая пенсне, которое он надел, чтобы лучше видеть реакции писателя. — Я слыхал, вы пророчествуете, предвидите будущее?

Заключенный пожал плечами, ожидая, что будет дальше. Видно было, что это человек тертый, прошедший через все узлы и конвейеры механизма под названием «следствие». А это бесконечные ночные допросы, стояние часами «на правеже», угрозы, а может, и пытки. Пережил он и «самый гуманный в мире» советский суд, который только по счастливому стечению обстоятельств не приговорил его к «высшей мере». С таким непросто было говорить.

— Вы все также продолжаете не принимать советскую власть? Считаете Россию погубленной, товарища Сталина — чудовищем? А? — грозно вопросил министр.

— Я не могу стать на позицию полного и безоговорочного принятия советского строя, — наконец твердо проговорил Даниил.

Берия хотел было по привычке продолжить разговор в том же тоне, но по отсутствующему взгляду Андреева понял, что так он ничего не добьется. И сменил тему:

— Впрочем, это никакого значения уже не имеет. Я пригласил вас поговорить о вашем даре. Говорят, вы как-то особенно видите мир. Полосами. Это так?

Андреев сначала медленно, а потом все быстрее, разгораясь, начал говорить о том, что каждая эпоха имеет свой цвет. Древние времена можно назвать лиловыми. Они то синие, то красные. Но в каждом, даже самом чистом, цвете есть примесь. Например, эпоха Александра Первого Благословенного была сплошь синей. Однако в ней уже накапливались красные силы — декабристы. И сейчас, когда кажется, что к власти пришли сплошь вопиюще красные силы, снова появляются синие. Они проявляются везде. Даже в человеческих аурах.