Савойский посол Морета выехал из Эдинбурга на второй день после убийства Дарнлея и донес своему правительству, что Мария знала о готовившемся убийстве и допустила совершиться этому делу. Были и другие показания, говорившие, что после смерти Риччио королева неоднократно грозилась убить сама Дарнлея, если не найдется никого, кто взял бы это на себя.

Народное недовольство росло все больше по мере того, как все меньше и меньше Мария проявляла рвения разыскать и наказать убийц. Ей пришлось жестоко поплатиться за бесконечное легкомыслие, с которым она оставила при себе человека, обвиняемого в убийстве, и сбросила траурные одежды. Все негодовали. Несмотря на запреты парламента, на улицах появлялись один за другим плакаты, открыто обвинявшие королеву и Босвеля в совершении преступления. Духовенство с амвона взывало о мести и грозило Божьим гневом. Наконец в Эдинбурге появился Босвель с многочисленными всадниками и объявил, что передушит всех клеветников.

Отец убитого требовал от королевы правосудия.

«Естественная обязанность, – написал он, – вынуждает меня просить Вас, Ваше Величество, во имя Вашей чести собрать все дворянство Шотландии, чтобы оно расследовало и отомстило за мерзкое злодеяние. Я не сомневаюсь, что Господь просветит Ваше сердце и научит найти истинного виновника этого позорного дела».

Мария ответила, что она для этого созвала парламент.

Тогда Леннокс сделал ей представление, что преступление такой важности должно быть наказано немедленно, а потому необходимо приказать, чтобы арестовали тех, кого памфлеты и плакаты обвиняли в убийстве.

Это не было сделано, и часть убийц благополучно спаслась. Что же касалось графа Босвеля, то Мария, словно издеваясь над обвинителями, подарила ему имение Блэкнес и вручила команду над эдинбургским замком.

Но настоятельные требования правосудия были поддержаны также и иностранными дворами. Убийство Дарнлея повсеместно вызвало большое возмущение, а равнодушие Марии заставляло всех негодовать. Архиепископ глазговский откровенно сообщил ей, что ее осуждают даже во Франции и считают зачинщицей преступления. Елизавета же написала, что жалеет Марию Стюарт больше, чем Дарнлея.

«Повсеместно говорят, – гласило послание, – что Вы смотрели сквозь пальцы на все это дело и что Вы не собираетесь наказывать убийц, которые совершили преступление Вам в угоду и будучи заранее уверены в полной безопасности».

Теперь Мария уже не могла медлить с решительным шагом, так как это значило открыто признать себя соучастницей. Однако вместо того чтобы приказать арестовать Босвеля, она распорядилась, чтобы тайный совет нарядил следствие. По шотландскому праву стороны должны были получить повестки за сорок дней до судебного заседания. Совет приказал, чтобы Босвель явился к 12 апреля, но повестки были посланы всем только 23 марта, так что у Леннокса было всего четырнадцать дней, чтобы собрать улики против самого могущественного человека во всей Шотландии.