Негромкое, тщательно сдерживаемое дыхание. Капюшоны, низко надвинутые на лицо. Приглушенные реплики тех, кто ни в коем случае не желал быть услышанным, треск случайной ветки или стук камешка, сдвинувшегося под ногой, кажущиеся громче любого раската грома.

Глаза, устремленные на замок из лесной чащи.

Мадам Нубель с Гильомом подошли к подъемному мосту.

– Ты точно уверен, что готов на это пойти? – спросила пожилая женщина, положив руку на локоть молодого солдата. – Если вскроется твоя роль во всем этом, тебе несдобровать.

– Не вскроется, – сказал он, хотя она уловила в его голосе напряженные нотки страха. – Деревенские частенько приходят в замок, приносят кто еду, кто товары на продажу.

– В такое время?

– В любое время.

– Ну если ты так уверен…

– Не волнуйтесь. Ни у кого нет никаких причин в чем-то вас заподозрить, – заверил ее он. – Вы – жительница Пивера, одна из нас.

– Что это было? – прошептал Пит, вытаскивая шпагу.

– Ничего, – быстро отозвалась Мину. – Соловей заливается, ты разве не слышишь? Они всегда в это время поют.

Пит опустил руку:

– После баррикад у меня даже самые невинные звуки вызывают подозрения.

Они вновь привалились к березе, чей корявый ствол серебрился в лунном свете. Мину принялась вертеть в пальцах опавший листок.

– Смотри, как похож на слезу!

Пит рассмеялся и поднял с земли, на которой они сидели, еще один:

– Мне больше нравится этот, он похож на сердце.

– Это ольха, – сказала Мину. – Когда я была маленькой, мама учила меня различать деревья по цветам и листьям. Мы с ней уходили гулять в лес, или на болото ниже по реке, или в сад на склонах Ситэ.