Итак, днём они представляли из себя жалкое зрелище: кучка бледных, обескровленных вампиров, избегающих яркого солнца, — но к ночи они приходили в себя, расправляли за спиной могучие крылья и становились по-настоящему привлекательными. После алкоголя у них широко открывались глаза и начинали проявляться всевозможные таланты, которыми они не блистали на съёмочной площадке, и даже помощник режиссёра Николай удивил меня своей незаурядностью…

На том пикнике было немало народу: вся съёмочная группа и несколько человек из шоу-балета «ХАОС». Даже появился загадочный и молчаливый Евгений Махно, самый яркий и талантливый танцор из коллектива моей жены. У него была неповторимая пластика и очень неординарная внешность — слишком мужественная для мальчика из балета. Когда он сидел у костра, положив рельефные предплечья на колени, и пламя выхватывало из темноты его демоническое лицо, словно вырубленное из камня, и лёгкий ветерок шевелил его длинные смоляные волосы, то я увидел в нём очевидное сходство с героем Лермонтова. Да, это был самый настоящий Демон. И девчонки из «Югры» по нему трещали, и моя жена была от него в восторге, всегда отмечая его хореографические таланты и яркую внешность, да что там говорить, даже я был высокого мнения об этом парне. Особенно мне импонировала его лаконичная сдержанность и тонкое чувство юмора, иногда граничащее с сарказмом: он никогда не улыбался, но мог так пошутить, что все вокруг катались со смеху.

Ко всему прочему он играл во все спортивные игры, и мы частенько пересекались с ним на футбольном поле, на баскетбольной площадке, на теннисном корте, на зелёном сукне бильярдного стола… Во-первых, он всегда оказывался в противоборствующей команде, и у меня возникало впечатление, что он играет конкретно против меня, а все остальные интересуют его лишь номинально, а во-вторых, я прекрасно понимал, что он пытается доказать мне своё превосходство… Вот только зачем? Я даже не сомневался, что к этому причастна моя жена. Но как? То ли он был в неё платонически (безответно) влюблён, то ли она стимулировала его каким-то иным образом? Я долго не мог этого понять, а может быть, просто не хотел в этом копаться, или точнее сказать, не хотел в это верить — в то что они не только партнёры в танцах.

В какой-то момент ко мне на лавочку аккуратно присела пьяненькая жена. С самого начала гулянки она делала вид, что не замечает меня, и даже не смотрела в мою сторону, выпивая в компании с Литвиновой, Корнеевой и Карапетяном. Дима вьюном вился вокруг девочек: хохмил и поливал тостами прямо как из пулемёта, то и дело подтаскивал горячие шашлыки, с ловкостью бывалого официанта подливал молодое красное вино и время от времени орал с восторгом: «Девчонки!!! Я вас так люблю!!! Вы такие классные!!!» — всё это происходило у самого мангала, мерцающего раскалёнными углями… В дыму и огненных зарницах, словно шашлычный Прометей, над ним колдовал директор картины, — это был породистый, накаченный парень с лицом древнеримского легионера. Он всем без исключения улыбался широкой белозубой улыбкой и постоянно приговаривал: «Кушайте на здоровье, кушайте». Я доедал уже вторую порцию запечённой свинины и всё никак не мог нажраться и напиться после суточного поста — так как же людям удаётся годами укрощать свою похоть, если мне двадцать четыре часа показались вечностью? Я вновь услышал: «Девчонки!!! Я вас так люблю!!!» — и подумал: «Слава богу, что их здесь хоть кто-то любит».