За всё это время он ни разу не улыбнулся, — даже тени улыбки не появлялось на его каменном лице, — он был очень суровым, таким же суровым и непреклонным, как его персонажи в кино. Человек Валуев мало чем отличался от актера Валуева: та же фактура, та же энергетика, тот же мощный голос, тот же стальной стержень внутри, та же авторитарность и подавляющий взгляд, — но всё это уже не было таким ярким, красочным и утрированным, как в синематографе. В жизни актёры являются бледными копиями самих себя — и внешне, и по содержанию, словно в телевизоре кто-то убрал цвет.

Когда Валуев растворился в темноте аллеи и постепенно затихли его шаги, я спросил Юрия Романовича:

— А он действительно непьющий… или подшитый?

Режиссер улыбнулся грустной улыбкой и ничего не ответил.

— Я всегда думал, что он — любитель выпить, — домогался я.

— Да с чего ты взял? — спросил Юра, хитро улыбнувшись.

— Уж больно органично он выглядел в роли запойного художника…

— А-а-а… Кризис среднего возраста.

— Там и Карапетян алкаша играет, такого утончённого… — Эта фраза с моей стороны была явной провокационной.

— Да все мы — алкаши, — буркнул он недовольно, и тень разочарования скользнула по его небритой физиономии. — Наше поколение… да и ваше… гиблое. Мы вино начали пить вместе с молоком матери. Я даже не помню, когда в первый раз приложился к бутылке. Давно это было. Так всю жизнь на кочерге и проскакал. Мне ещё полтинника нет, а я уже многих друзей похоронил. А вот Александр за ум взялся — галстук на горле затянул. Ай! — крикнул он и от досады махнул рукой. — Она в ежовых рукавицах его держит… Умная. Волевая. Некрасивая. Я бы с такой фурией ни дня бы не протянул. А впрочем, я ни с одной бабой ужиться не смог, да и не смогу уже. Для меня свобода важнее домашнего очага, в котором постоянно что-то булькает. Видимо, одиночество — это залог любого творчества, и я с этим уже давно смирился.

— Сейчас он вообще не пьёт, — продолжал Юра нахваливать своего подопечного; было видно, что он Сашу очень уважает, и уважает его не только как артиста, но и как мужика. — После свадьбы остепенился. Пьянки, гулянки — всё осталось в прошлом. На баб даже не смотрит, но как-то потускнел, потерял пластику, живость.

— Ага, лицо у него словно окаменело, — подтвердил я. — Ему с таким выражением остаётся только ментов воплощать или генералов ФСБ.

— А больше никого и не надо, — иронично заметил Агасян.

Мы закурили. Вновь подошла официантка. Юра вопросительно посмотрел на меня — я ответил, что мне пока не надо. Он заказал ещё сто граммов армянского.