— Мы не имеем намерения так долго ждать вашего ответа, — заявил Юсуф-Коджа.

— Но ведь прошло всего лишь двадцать дней, — напомнил Булгаков. — Расстояние до Петербурга...

— Нас не интересуют расстояния. Султану некогда заниматься такими мелочами, — прервал его великий визирь. — Россия должна немедленно удовлетворить наши справедливые требования — и прежде всего вернуть Блистательной Порте Крым и крепость Кинбурн.

— Вы хотите, чтобы мы нарушили Кючук-Кайнарджийский мирный трактат? — спросил Булгаков.

— Наш двор порывает все договора с Россией, начиная с Кючук-Кайнарджийского, — раздраженно сказал Юсуф-Коджа. — Мы не можем ждать, пока ваши корабли начнут обстреливать Стамбул. Войска падишаха и его флот готовы хоть сегодня выступить в поход.

— Россия не давала повода к войне, — сдерживаясь, сказал Булгаков. — Наоборот, мы заключили торговый договор с вашей союзницей Францией и заинтересованы в мире.

— Либо вы, господин посол, сегодня же согласитесь на возвращение Крыма, — игнорируя его ответ, настаивал великий визирь, — либо мы вынуждены будем поднять над сералем кохан-туй.

— Я не уполномочен раздавать русские земли, — резко ответил Булгаков.

— Не горячитесь. — Юсуф-Коджа прищурил зеленовато-желтые глаза. — Вас проводят в соседнюю комнату, где есть стол, хорошо очиненные гусиные перья и чистая бумага. Напишите, что отказываетесь от Крыма, и корабли Гасана-паши не выйдут из Варненской бухты, а солдаты разойдутся по своим домам.

— Вы для этого меня позвали? — спросил Булгаков. — Напрасно тратили время. — Он повернулся, чтобы уйти прочь.

— Не в те двери, господин посол, — услышал за спиной насмешливое. — Придется вам перебраться в Семибашенный замок. Блистательная Порта объявляет России войну.

Булгаков остановился. Он ждал этого.

— Могу ли я перед заключением посетить посольское здание? — спросил, не оборачиваясь.

— Аллах милостив, — послышались в ответ слова великого визиря. — В сопровождении начальника конвоя.

Парадные двери сераля закрылись. Дорога вела к тюремным воротам.

II

Такой засухи не помнили даже седоусые лоцманы, которые всю жизнь провели в Каменке. Уже и август подходил к своей меже, а еще ни одно облачко не пролилось хотя бы скупым дождем на жаждущую влаги землю. Она высохла и потрескалась, как ржаная буханка в жарко натопленной печи. Иногда над степью черными привидениями стояли пыльные столбы, ужасая своим видом каменских женщин, которые крестились и загоняли детей в хаты, чтобы не видели этого бесовского наваждения. Пересказывали, будто на выгоне в Николаевке бешеный вихрь поднял в воздух полстада коров и в небе раздался такой рев, что суеверные люди падали ниц, ожидая Страшного суда.