— И что?

— Пошли, двери все накрепко заперли, ружья зарядили…

— Что тут такого? Имею право: грабители могут нагрянуть.

— Или жандармы, — спокойно произнесла мизе Борель.

Николя снова вскрикнул — но тут испуг опять сменился яростью.

И он опять, схватив свояченицу за руки, встряхнул ее и прохрипел:

— Так что вы там узнали-то?

Вдова поняла: стоит ей дать слабину — и она пропала. Надо было отвечать напором на напор.

— А что, — сказала она, — хотите, так убейте меня. Трупом больше, трупом меньше — какая вам разница?

Николя зарычал.

— Ты что думаешь: я душегуб?

— Я не думаю, я верно могу сказать.

— Ты полегче, полегче! — прохрипел он, и обхватил ее скрюченными пальцами за шею.

— Давай, злодей, давай, души меня! — воскликнула она. — Души, капитан! Так тебя называли? Ничего, на гильотине и за меня ответишь!

Руки Николя Бютена сами собой разжались; он побелел, как мертвец, и задрожал.

— Ох! — прошептал он. — Она все знает!

Потом он посмотрел на жену, все еще лежавшую без движения, словно труп, и тихо — так, что мизе Борель едва его расслышала — проговорил:

— А… она?..

Он смотрел умоляюще, в голосе слышалось рыдание. Злодей любил свою жену!

Он боялся не эшафота, а позора для той, которая согласилась идти с ним по жизни и считала до сих пор честным человеком.