– Так давай, давай разделим.

– Но я больше этого не хочу, Фрэнк, – сказала Калла спокойно. – Ты провалил пробу на роль. Твоя игра была недостоверна.

Минуту Фрэнк обдумывал ее слова.

– Ты это серьезно?

– Абсолютно, – сказала она, и голос ее сорвался. Но печаль не поколебала ее решимости.

– Ты совершаешь ошибку.

– Возможно.

– Без меня ты не выживешь.

– А как я до сих пор выживала?

– Ты не справляешься, Калла.

– Возможно, по твоим меркам и нет. Но я каждый день встаю, иду на работу и занимаюсь делом, которое люблю. Каждую неделю я плачу жалованье семнадцати актерам, а во время крупной постановки доходит и до сорока. Мне кажется, я неплохо справляюсь.

Фрэнк Арриго вышел из театра. Похоже, все мужчины, которых Калла любила, покинули ее за последнее время. Впрочем, на этот раз все было иначе. На этот раз именно она указала джентльмену на дверь.

Калла вернулась на сцену, и оказалось, что все ждут ее. По выражениям лиц она поняла, что они слышали весь разговор. Будто дети, подслушавшие родительскую ссору через стенку, они знали правду. Калла была продюсером, режиссером и матерью для этой труппы талантливых полупрофессионалов, любивших Театр Борелли так же сильно, как и она. Она знала все их тайны, понимала их. А в ту самую минуту им нужна была ее поддержка.

Днем актер может водить грузовик с газировкой, помощник костюмера может стоять за паровым прессом на блузочной фабрике, актриса – нянчить шестерых детей и посменно трудиться в пышечной, но по вечерам они приходили в Театр Борелли, надевали костюмы, накладывали грим и становились труппой актеров, которая выходила на сцену, озаренная разноцветными лучами, и разыгрывала пьесы Уильяма Шекспира. Там, за бархатным занавесом, у них начиналась другая жизнь. Они ускользали из настоящего в другое место и время, чтобы разобраться в словах, написанных человеком давно умершим, но каким-то образом все понимавшим. Это был не просто театр, и процесс для них не был просто шоу-бизнесом или развлечением, это был их шанс приобщиться к поэзии, стать ее частью.

Интерлюдия

Интерлюдия

29 октября 1949 г.

Розето-Вальфорторе, Италия

Шелковая занавеска вздувалась внутрь спальни палаццо, как юбка бального платья в разгар танца. Ники крест-накрест зашнуровал рабочие ботинки, крепко завязал вверху двойным узелком, встал и прошелся по комнате. Ботинки сидели отлично, не слишком плотно, – этой премудрости со шнурками, как и многим другим, он научился в армии, и она не раз сослужила ему добрую службу.