Все искусство находилось за окном, а внутри не было ничего – ни фотографий, ни репродукций, ни проигрывателя, ни пластинок. Однако имелись книги из филиала Нью-Йоркской публичной библиотеки на Двадцать восьмой улице. И довольно много.

Ник врубил радио, чтобы отметить неожиданную вечеринку.

– Мне приятно, что вы сюда заявились и чувствуете себя как дома.

– Тебе следовало бы иногда запирать дверь, – сказал Ральф, оглядываясь, – хотя что тут украдешь.

– Это квартира холостяка, – напомнила ему Мэри. – Минимальная роскошь.

– Это тюремная камера. Я тоже холост, но у меня есть мебель. Диван. Канделябры. И лампа с абажуром.

Ральф осмотрел комнату оценивающим взглядом, представляя, как бы он ее обставил.

– Не так много надо, чтобы превратить шлакоблоки в жилое помещение.

– Я однажды дойду до этого, – пообещал Ники. – Или разрешу тебе дойти.

– Ну еще бы, ты же декоратор, – напомнил Марк Ральфу, словно тот нуждался в напоминании. – Для вас всякая комната – пустой холст. Включая тюремную камеру.

– Эй-эй-эй, – поддразнил Марка Ники, защищаясь.

– Ты понял, что я имею в виду, – хмыкнул Марк.

– В мире есть люди, создающие красоту, и те, кто умеет ее ценить. Возьмем обычный шкафчик в ванной. Ты видишь в нем деревянный ящик и запотевшее стекло, а я – Зеркальную галерею в Версале. Все зависит от воображения, – задумчиво пробормотал Ральф.

Ники хлопнул в ладоши:

– Займемся тортом.

– Ты хоть ужинал? – Ральф расстроился, что не догадался принести крекеры и холодный соус к ним. Он взглянул на Мэри, та скорчила гримасу.

– Купил сэндвич.

– Как сегодня на улицах? – Марк откупорил бутылку.

Ники опорожнил карманы в банку для мелочи.

– Пассажиры были щедрые. Красный свет долго не гас. Зеленый зажигался на секунды. И я проскочил на желтый, где только смог.