– А почему ты решила, что можешь вообще что-нибудь продать?

– Я уже почти сорок лет работаю в фирме.

– Ну и что ты там продаешь? Чем ты вообще занимаешься? Ты же работаешь на чужих.

– Я управляю офисом. Через меня проходят все деньги. Я бухгалтер. И выучила азбуку Морзе.

– Не желаю слушать твои вечные разговоры о работе. Ты мне все уши прожужжала своей азбукой Морзе.

– Это опыт, Луи,

– Что ты хочешь сказать?

– Ты бы верил в меня время от времени. От тебя не убудет, а мне станет легче.

– Это твоя проблема. Ты постоянно требуешь похвалы, думаешь, что мир крутится вокруг Гортензии Муни. А ты должна всмотреться в себя и быть как Христос. Ты слишком много думаешь о себе и мирских делах. Надо искать смысл жизни.

– Господь не хочет, чтобы меня постигла неудача.

– Он хочет от тебя упорной работы, но той, которую ты знаешь как выполнять. Он хочет, чтобы ты заботилась о семье. И все. Больше ничего делать не надо.

– Я желаю большего.

– В тебе этого нет, Гортензия. Ты ничего не доводишь до конца. И никогда не доводила. По крайней мере, со дня нашего знакомства. Ты вечно затеваешь что-то и никогда не завершаешь. Мне самому пришлось закончить класть плитку в ванной. И покрасить ступеньки, когда у тебя вышел запал.

– Бедный Луи.

– Да, бедный. Без меня чего ты стоишь? Тебе пора подумать о ком-то еще, кроме себя, в этом доме.

Луи отвернулся. Сначала Гортензия была в такой ярости, что не могла пошевелиться. Но потом обдумала его слова и поняла, что больше обижена, чем разъярена. Она тоже отвернулась, подоткнула подушку под щеку и беззвучно заплакала.

Мэйбл Палаццини пулей пронеслась по бакалейной лавке, хватая ингредиенты для праздничного торта на день рождения дочери. Она завернула в молочный отдел и уперлась в Пичи Арриго.

– Привет, Мэйбл. – Пичи глядела на Мэйбл, ее огромные карие глаза сузились до размера черных мармеладин.

– Пичи? – отпрянула Мэйбл.