Подумав о новых знакомых, он взял было свое письмо — не написать ли о здешних людях? — но раздумал, слишком неопределенным показалось ему самому представление о здешних людях. Можно было бы поделиться одной примечательной мыслью, но и мысль тоже была еще смутной. А между тем мысль эта беспокойно напоминала о себе то и дело, вот и теперь: в этом старом краю шла какая-то молодая энергичная жизнь! Была эксплуатация, надувательство, богатство одних и нищета других, но все это не успело еще закоснеть — да, и нищета тоже, здешняя голытьба глядела еще бодро, залихватски, еще надеялась, что и ее не обойдет удача, — все это было, но витало и что-то свежее, витал дух пионеров и первопроходцев, и был в отношениях между людьми некий демократизм, привнесенный в эту жизнь, может быть, степными идальго… Троицк строился как форпост имперской устремленности на Восток, как военная крепость для устрашения степного народа, а сделался мирной торговой факторией. Сюда шли караваны из потаенных глубин Азии. Воображение Габдуллы особенно поражало то, что сюда степенно вступали слоны, пившие воду из священного Ганга! Необыкновенны были наименования товаров, поэзией овеяны названия городов и стран. Ну вот Китай, Небесная империя, ее товары — парча, шелк, фарфор, финифть. Или Дамаск, булатные клинки оттуда. Вогуличи и березовцы с мехами куницы, соболя, росомахи, бобра и белки. Великоустюгские купцы с деревянным подельем, камедью, киноварью. Казанцы с расписными тюбетейками и сафьяном… кашгарцы, хивинцы, бухарцы, казахи… Сколько людей, сколько наречий!

При взгляде на троицких деловых людей создавалось впечатление, что они видели исход всех бед в жарком, неукротимом деле, они словно радовались, что сбросили с себя летаргию ума, души, все бредни мусульманского фатализма и стали устроителями какой-то новой, деятельной и полезной жизни. Да, было неизбежное служение капиталу, были алчность, несправедливость, обман, но было и что-то несомненно правильное, необходимое и полезное. Через этих людей проникала в степь книга, проникали порядки, которыми жил весь цивилизованный мир, в городе открывались библиотеки, выходили газеты и журналы, да вот хотя бы журнал «Айкап», первый журнал на казахском языке. Были медресе, а была и светская школа, которой руководил учитель Лутфулла Газизов. Тукая познакомили с ним. Это был стройный, молодой человек, скромно и опрятно одетый, из тех умственных пролетариев, которых откровенно недолюбливало старозаветное общество. Учитель рассказал, что эту школу на свои средства и с помощью благотворительного общества строил его отец, умерший недавно, и что сам Лутфулла преподает в этой школе уже десять лет, и что он составил программу для обучения татарских детей русскому языку, но вести уроки по этой программе ему не разрешают…