Ближе к городу равнина заметно холмилась то мягкими земляными курганами, то жесткими возвышениями осыпающихся пород. На холмах стояли мельницы, извечно машущие на ветрах большими крыльями. Одну такую он хорошо разглядел, когда дорога полезла на холм: четырехстенный широкий сруб, который затем сужался, а на самом верху представлял собой восьмигранную башенку с легкой навесной крышей. Старик в белой войлочной шляпе сидел под тенью высокого осокоря, перед ним двигались густые, быстро сменяющиеся тени от вертящихся длинных лопастей ветряка.

С высоты холма открылся город. Он грудился при слиянии двух речек, между их блестящими лентами, а за речками пыльно коптились словно прижженные солнцем слободы.

Проехали через, мелкий брод с видными на песчаном дне колесными колеями, телега хрустко прокатилась по песчаной каемке берега, застучала по твердой дороге. Улицы жарко прогреты, пыльны, с двух сторон веяло дымками старобытных очагов, пахло огородами, колодезной свежестью, всем тем, чем пахнет жилой двор: Проскакал казак, блестя черно-сверкающим козырьком форменной фуражки, распугал томящихся в пыли кур. Едва рассеялось облако от проехавшего казака, как взвихрилось другое, густое и гремучее, и раздался крепкий, звучный возглас:

— Ах, отшельники! — И возник сидящий в пролетке Латиф Яушев. — У нас в городе такой гость, а я никак не заполучу его к себе. — И настоял на том, чтобы Тукай сел в его пролетку, а Бабаджанову махнул неопределенно: мол, поезжай следом, ежели тебе охота.

Он был дочерна загорелый, весь жаркий, весело-пьяный от полноты переживаемых им чувств. Говорил: только что вернулся из Туркестана и поездкой очень доволен. Так вот он — один из богатейшего клана Яушевых!

Подъехали к воротам городского сада и направились на веранду летнего ресторана. Им, принесли шампанского во льду. Запыхавшийся Бабаджанов подскочил к столу, когда они успели уже выпить свои бокалы. Яушев налил в чистый бокал и, как бы только отстраняя от себя, подвинул бокал Бабаджанову и тут же продолжил разговор, начатый в пролетке. Он говорил о том, что вступил в сложные отношения с московскими мануфактурщиками, но теперь те отношения упростились, потому что он на корню закупил почти весь хлопок у туркестанских баев. Выпив еще шампанского, он строго-шутливо потребовал, чтобы Тукай приехал к нему в гости, и сам назначил день. Потом он уехал. Вспомнив о письме, Габдулла тоже собрался, но Бабаджанов настоял на том, чтобы поглядеть цветник, расположенный здесь, в саду.

— Клянусь аллахом, цветник замечательный. И скажу вам, ах замечательна в нем хозяйка, молодая супруга Исхака-эфенди!