— Но что известно о противнике, где он? — спросил Марк Собесский. — Мы имеем сведения, что Хмельницкий снова позвал татар и татары пришли к нему. Однако мы не знаем, сколько их и где они.

— Мы все знаем, — возразил Мартын Калиновский, — и даже более того… Хмельницкий ныне совершенно неопасен. Татарское войско нуреддина, которое пришло ему на помощь, только для виду нацелено на наш лагерь, на самом же деле оно направлено против самих же казаков. — Калиновский опустил глаза и, оттягивая книзу верхнюю губу, представил на обозрение свою третью заготовку — улыбку дипломата. — Разумеется, секрет, но некоторые секреты следует не таить, а наоборот — распространять. Среди казаков большие раздоры. Хмельницкий казнил двух полковников. Есть сведения, что несколько его полков ушло к русским. Против нас из своих пятнадцати или шестнадцати полков Хмельницкий смог выставить только четыре.

«Боже мой! — Стефан Калиновский страдал, слушая отца, смотреть на него не было силы. — Неужели и я столь же тщеславен и недалек?»

Стефан взглядывал на застолье и вместо усмешек видел на одних лицах восхищение, на других понимание… Хотелось вскочить и крикнуть: «Да опомнитесь вы? Какой корысти ради вы подыгрываете выжившему из ума старику? Он же погубит вас!»

Рука тянулась к вину, потому что все было ужасно: и то, что отец говорил, и то, что думалось об отце.

— Ваша милость! — обратился к гетману Марк Собесский. — Для предупреждения внезапного нападения не следует ли направить в глубь страны легкий подвижной отряд, который, не входя в соприкосновение с противником, следил бы за продвижением основных его сил?

— Панове! — воскликнул гетман Калиновский, оправляя левой рукой правый ус. — Вы такие молодые и такие все озабоченные. На дворе май! Берите пример со старика. Музыканты, полонез!

Он сам начал танец. Седенький оселедец его топорщился, лицо было сурово, движения величавы. Кавалеры, ведя друг друга, подражали гетману.

Танец окончился, и все столпились вокруг гетмана, а он, опять уже с бокалом, подбоченясь, говорил проникновенно:

— Деды и прадеды смотрят ныне на наше дружество и радуются ему. Да, пан Собесский, мы пошлем разведку! Будь по-вашему! Да, пан Прицинский! Пушки должны стоять хорошо. И если будет в том необходимость, мы покинем наш лагерь и перейдем в Брацлав. Я счастлив, что вы все командиры думающие и действующие. Выпьем же за начало конца, ибо в нашем единении я вижу конец казачьей вакханалии. Был Хмель, теперь будет им похмелье.

Грохнули пушки, затрещали ружья.

— Рано палить! — топнул ногой Калиновский — Я не договорил.