Кто-то позвонил, и Фанни Марковна пошла открывать дверь. Вскоре в комнату вошел Пиз.

— Сергей Михайлович, — сказал он, поздоровавшись, — вы, вероятно, забыли, что в шесть лекция.

Степняк с удивлением взглянул на него. Только сейчас вспомнил, что накануне они действительно условились встретиться и вместе пойти послушать Пирсона.

— Чья лекция? — спросил Энгельс.

— Профессора Пирсона. Он будет говорить об универсальности математики, — ответил Пиз.

— Карл Пирсон... — размышлял Энгельс. — Вообще его утверждения о необходимости применения математики во всех отраслях науки не лишены смысла. Мы недооцениваем математику.

— Вероятно, потому, что не знаем ее, — улыбнулся Эвелинг. — Легче доказать что-то в сфере истории или литературы, нежели вывести математическую формулу.

— Вполне правильно, — поддержал Энгельс. — Потому-то среди революционеров современных поколений так мало экономистов, людей, которые бы говорили не вообще, а оперировали бы точными расчетами. Среди ваших, — обратился к Степняку, — это разве что Ковалевский, Зибер...

— Подолинский, — дополнил Сергей Михайлович.

— Подолинский, — сказал Энгельс, — тянет к естественному социализму, он пытался доказать неминуемость социальной революции на основе естественных наук. Такой себе прогрессивный эволюционист по образцу лондонских фабианцев. Вот и все, в сущности, трое, — закончил он. — А в мире нет ни одного явления — вплоть до творчества самого утонченного искусства, — которые бы не были продуктами материальных экономических причин.

— Относительно материальных экономических причин я с вами полностью согласен, метр, — проговорил Пиз. — Не разделяю, однако, ваших пессимистических взглядов на фабианцев.

— Те-те-те, — схватился за голову Энгельс, — я и забыл, что среди нас один из лидеров фабианства![14] Простите, — обратился к Пизу, — но при всей моей симпатии к вам и к вашим друзьям, поддержать вашу тактику не могу... не можем. Это то, что пагубно влияет на революционизацию масс, на революционное преобразование мира.

Пиз начал было возражать, доказывать что-то свое, но Энгельс заявил, что дискуссировать сегодня он не желает, и перевел разговор на другое.

— А может быть, все же пойдемте, послушаем Пирсона, — предложил Пиз.

Энгельс отрицательно покачал головой.

— На лекции я не ходок. Мы с Эвелингом двинемся дальше.

— А я пойду, — сказал Степняк. — Интересует меня этот лектор. И тема. В молодости я увлекался математикой.

Лекция была действительно интересной. Еще не старый, без искусственных профессорских манер, с выразительными большими глазами, лектор доходчиво рассказывал, как знания — главным образом точные, математические — совершенствуют сознание человека, а следовательно, и общества.