— Видите ли, мистер Степняк, я сам определяю свою политику, — высказался Кеннан, и его слова прозвучали до неловкости резко.

Наступило молчание.

— Вот вам на память, — сказал Фрост, подавая Степняку листок из блокнота с его портретом. — Каждому свое. Вы жонглируете словесами, а тем временем... Так как же, Вильям? — обратился он к Вестолу. — По-моему, пора и выпить... разрядить обстановку. Потому что наши дипломаты недалеки от того, чтобы... Мистер Степняк! Джордж! Хватит вам спорить.

...Они так ни до чего не договорились. Разошлись с неприятным осадком в душе. Прощаясь, Кеннан сказал, как бы извиняясь: «Я подумаю, мистер Степняк, не считайте меня безнадежным». А вскоре Степняк принес в «Таймс» открытое письмо — ответ Кеннану. Его приняли охотно, сразу же опубликовали. Степняк обвинял Кеннана в незнании русской действительности, призывал его поехать, посмотреть... Кеннан не заставил себя ждать с ответом. Видимо, разговор, а еще больше письмо вынудили его задуматься. Он принимает вызов! Вместе со своим другом художником Фростом они едут в Сибирь, чтобы увидеть жизнь своими глазами, убедиться и потом всему миру рассказать правду.

IX

IX

Пресса щедро комментировала «Россию под властью царей». Газеты и журналы печатали рецензии, отклики, каждая по-своему оценивая и книгу, и то, о чем в ней шла речь. Фанни Марковна аккуратно все вырезала, складывала в пачку, и Сергей Михайлович иногда просматривал эти писания.

— А замечаешь, милая, рецензии уже не такие категорические. Публика понемногу убеждается, хотя и признать сразу нашу правду не может. «...Нигилисты — это люди, исполненные решимости навязать неподготовленной и вряд ли склонной к этому стране фантастическую свободу анархии», — читал Степняк. — «Атеней». А вот еще: нигилисты «...добиваются не реформ и облегчения страданий народа, а только разрушения политического и социального строя» — «Морнинг пост»... Пугает их нигилизм! Боятся как черт ладана.

— Не так просто перестроить сложившееся мнение, — заметила Фанни.

— Но посмотри, что делает Пиз в Ньюкасле! Социалистические кружки там растут, кажется, не по дням, а по часам. Ты читала его последнее письмо? Пять тысяч рабочих за неделю! Это же целая армия!

Он ходил по комнате, заложив руки за спину. Шаги его то частили, становились тверже, то замедлялись — в зависимости от темпа разговора. Иногда он останавливался, уставившись взглядом в пол, и думал — секунду, другую, — и вновь принимался ходить. Он чему-то радовался, чем-то был огорчен. В такт шагам покачивалась буйная шевелюра, крутые, с едва приметным наклоном вперед — будто для нападения — плечи, тяжело свисали припухшие веки...