— Раз должен, то должен. Там ты увидишь правду, но будет уже поздно. Там, как на том свете, не рядом будь упомянут: никто оттуда не возвращается.
— Возвращаются, дядя Борух.
— Возвращаются капиталисты, генералы, но не такие, как ты. Ты туда приедешь, и тебя, может быть, встретят там с распростертыми объятиями. Но через пару месяцев один из твоих товарищей донесет на тебя или за тобой без этого найдут какие-нибудь грехи. Дальнейшее мне незачем тебе описывать…
Герман снял пенсне:
— Дядя, вы преувеличиваете.
— Ну, я тебя предупредил. Что я еще могу сделать? Там расстреливали людей и покруче тебя…
— Они не расстреливают всех. Они ведь там не сумасшедшие. Местная пресса пытается убедить людей, что вся Россия — это сплошной сумасшедший дом. Как бы они выиграли войну с Гитлером, если были бы такими сумасшедшими, а их народ так бы ненавидел правящий режим? Факт, что они сломали хребет Гитлеру.
— С помощью американских денег.
— Одними деньгами невозможно выигрывать войны.
— Ну-ну, к чему эти разговоры? Сейчас канун субботы. Я помог тебе приехать в Америку, потому что я хотел спасти тебя. Но если ты такой глупец, что хочешь сам себя погубить, то что я могу поделать? Ты уже не ребенок…
Герман снова надел пенсне. Глаза его уменьшились, стали пронзительнее. Они смотрели куда-то вдаль. На его толстых губах появилось выражение горечи.
— Дядя, я буду с вами полностью откровенен: я
— Почему обязательно? От тебя этого требует общественность?
— Я член партии. У нас есть партийная дисциплина.
— А что тебе сделают, если ты не поедешь? Соли на хвост насыплют?
— Это не так просто. У меня здесь еще нет гражданства. У меня есть только первичные бумаги. Когда я приехал сюда, то вынужден был поклясться, что я не левый…
— То есть собственные товарищи на тебя донесут?
— Когда член партии нарушает партийную дисциплину, он становится врагом.
— Ну а если они на тебя донесут, так что с того? Тебя не депортируют. Куда тебя депортируют? В Польшу?