— Что случилось?

— Он вернулся к жене.

Борис Маковер ощутил радость и одновременно с этим боль. Что-то внутри него оборвалось. Его глаза снова наполнились слезами.

— Что это вдруг?

— Ей удалили грудь. Он стал праведником…

Борис Маковер вытер лицо платком. Он издал рык, хрип, подавленный вздох.

— Для нее это, конечно, несчастье, дай ей Бог полное выздоровление, но для тебя это спасение.

— Не понимаю, папа, о чем ты говоришь…

— Оно того не стоило.

Анна вскочила.

— Папа, ты не должен был меня спрашивать, а я не должна была тебе отвечать.

— А кому спрашивать, если не мне?

— Папа, я несчастлива, несчастлива так, что ты не можешь себе представить!..

И Анна тоже выхватила носовой платок из сумочки.

Долгое время отец и дочь сидели молча. Каждый из них был погружен в свои мысли. Потом Борис Маковер воскликнул:

— Нарыв должен лопнуть!

— Папа, прошу тебя! Ты ничего не понимаешь в этом! Меня преследует фатум. Я уже предвижу, что моя жизнь пройдет без счастья. Со мной случится точно то же самое, что случилось с тобой. Но мужчина может стать отцом и на старости лет, а мне лет через десять придет капут…

— Ты не должна ждать десять лет.

— А что мне делать? Проходят годы, пока мне кто-то понравится. А теперь я так разочарована и так подавлена, что ни на кого уже не хочу смотреть. Я проживу оставшиеся мне годы одна. Фактически я была одна всю жизнь…

И Анна уткнулась в платок, пытаясь скрыть рыдания. Она кашляла, всхлипывала, шмыгала носом. Глаза ее покраснели, опухли и стали странно похожи на глаза отца. Она вдруг издала тот же крик, как при известии о смерти Станислава Лурье: