Хан выслушал похитителей епископа. Аддай Аггей ни слова не знал по-тюркски — никогда прежде его не интересовали ни степняки-кочевники, ни их дикая речь, ни их уклад жизни или верования. Но епископу объяснили суть разговора: продавать его на рынке рабов в Самарканде или ином городе невыгодно, ведь за тощего и старого пленника заплатят меньше, чем за шелковый платок.

На следующий день кочевники снялись с места. Они торопливо собирали скарб, так как прошел слух, что готовится нападение соседнего племени. В сборах участвовали все: мужчины, женщины и даже дети. Со скоростью, поразившей Аддая Аггея, они ликвидировали поселение, уложили тюки на повозки и стремительно двинулись прочь с опасного места, как определил епископ по солнцу, на север.

Пленника разместили на запряженной мулами повозке, однако вонь от его тела была столь велика, что от нее страдали и животные, и погонщики, тщетно пытавшиеся как-то избавиться от тягостного запаха, наводившего на мысли о смертельной заразе. В результате двухдневных мучений встал вопрос, стоит ли вообще тащить за собой полуживого и чересчур дешевого пленника. И все же Калед-хан распорядился не бросать добычу. Наконец, кочевники стали лагерем в предгорьях, под защитой высокой неприступной скалы, надежно прикрывавшей тылы. Воины сели на «небесных скакунов» и отправились в степь, оставив епископа в компании женщин, детей и стариков. Один дряхлый тюркют, добровольно взявший на себя неприятную миссию кормить пленника, сообщил, что Калед-хан повел своих степняков на Турфан, намереваясь захватить богатый запас шелка, которым располагает тамошняя Церковь Света. Аддай Аггей понял, что Море Покоя в опасности, но не мог ничего поделать.

Через шесть или семь месяцев после набега на Турфан — время это показалось епископу вечностью — «император степи» лично явился к темной и провонявшей пещере, где содержали пленника, ожидавшего смерти. Возможно, властелин просто хотел убедиться, что тот еще жив…

Судя по довольному лицу Калед-хана, охота оказалась удачной.

— Мне сказали, что ты несторианин, — небрежно бросил Калед-хан.

То, как тюркский вождь произнес слово «несторианин», едва не заставило переводчика улыбнуться, так странно оно прозвучало в интерпретации кочевника.

— Именно так. Я верю в Единого Бога и в то, что сын его не является богом по существу, как указал епископ Несторий.

— Расскажи мне про Единого Бога. Он тот, в которого верят люди пророка Мухаммеда?[65]

— Я мало знаю об этом арабском пророке. Судя по всему, он, как и я, поклоняется Единому и Всемогущему Богу, — ответил Аддай Аггей.