– Ты сделала то, что надо было сделать. Ты правильно поступила.
Но поздно вечером, лежа одна в кровати и не имея сил ни читать, ни думать, ни что-либо делать, кроме как смотреть в потолок, я продолжала задавать себе вопросы.
Я думала об Уильяме. Я не знала, где он, но была уверена, что он пытается собрать все кусочки пазла, старые и новые.
Я думала о семье Тезак, которым в кои-то веки пришлось вылезти из своей раковины и поговорить друг с другом, вытащив на свет божий мрачную и печальную тайну. Я думала о Бертране, который от меня отвернулся.
Прав ли Эдуар? Мне не удавалось убедить себя в этом.
Зоэ открыла дверь и скользнула ко мне в постель. Она прижалась ко мне, как маленький щенок, взяла мою руку и поцеловала ее долгим поцелуем, потом положила голову мне на плечо.
До нас доносился шум машин с бульвара Монпарнас. Было поздно. Бертран, конечно же, у Амели. Он так далек от меня, словно чужой. Словно кто-то, кого я едва знала.
Две семьи – я объединила две семьи, по крайней мере на сегодняшний день. Две семьи, которые уже никогда не будут прежними.
Хорошо ли я поступила?
Я не знала, что думать.
Зоэ заснула рядом со мной. Ее размеренное дыхание щекотало мне шею. Я подумала о ребенке, который скоро родится, и на меня снизошел странный покой. Чувство умиротворения на какое-то время утешило меня. Но боль и печаль никуда не делись.
Нью-Йорк, 2005 г.
Нью-Йорк, 2005 г.
– Зоэ! – завопила я. – Бога ради, не отпускай руку сестры. Она упадет и свернет себе шею!
Моя дочь со своими голенастыми, как у кузнечика, ногами проворчала:
– Ты не мать, а чистый параноик!
Она ухватила пухлую ручку сестры и как следует усадила малышку на трехколесный велосипед. Маленькие ножки изо всех силенок крутили педали, пока Зоэ бежала по дорожке следом. Мой ребенок лепетал от радости и, желая удостовериться, что я смотрю на нее, вертел головой с тем гордым и тщеславным видом, какой бывает в два годика.
Центральный парк и первые признаки весны… Как хорошо! Я вытянула ноги, подставив лицо солнцу.