У него было нечто вроде болезненного аффекта. Я стал обратно собирать разложенные вещи, чтобы навсегда покинуть это помещение. Когда я с рюкзаком за спиной и курткой под мышкой устремился на выход, этот чудак встал в дверях и начал грозить мне полицией. Пришлось идти напролом, Рама был отброшен, хрупкая дверь выломана. Он кричал мне вслед, умолял вернуться. В маршрутке Рама начал трезвонить на мобилу, но я просто вытащил местную симку и вышвырнул по дороге.

До аэропорта я доехал на воздушной электричке. Это была конечная станция. Заныкался в глухом углу и всю суматошливую ночь продремал на куртке вместо матраца, тепло вспоминая всё то невероятное, что приключилось за такой короткий срок: вазэктомия, десятки людей со всего мира храпели под ухом, как родные, прекрасные женщины: одна отказала, другая согласилась, третья воздержалась. Одна немка забыла толстую книгу на английском Исчезнувшая, по которой ещё Бен Аффлек снял годный кинчик. Я лежал, листал её и не хрена не понимал, насколько у меня был слабый лексический запас. Так что до свободного чтения подобной литературы, даже адаптированной мне было как армянам до Арарата.

Снова путинская Россия. Нестерпимый холод, переночевал у того самого осетина-португальца. Он поступил в престижный столичный вуз и жил с сестрой на съёмной квартире. Этот парень стал ещё больше, не школьник уже. Он поведал, как его решили испытать два товарища в вагоне метро, выходцы из соседней республики. Они даже вышли втроём на ближайшей станции, прошли подземные туннели, турникеты, прошли по дворам, зашли за дома. Там мой друг заявил, что не будет с ними разговаривать, а сразу бить морду. Он так и сделал и быстро подавил эту сладкую парочку на раз-два тычка. Я дослушал эту романтическую историю и добавил, что Осетия сила.

Состоялся выход на работу продавцом-консультантом-кассиром-выкладчиком-приёмщиком-протиральщиком пыли-перемещальщиком. Интенсивные уроки английского продолжились, видеоуроки американских преподавателей были самыми терпимыми, а сидеть с книжками и словарями — это было совершенно невыносимо.

В начале любимого времени года лета поездил немного в Саратов с волынкой пока не понял, как мне надоел не только этот инструмент и одни и те же мелодии, а больше в кишки въелась езда два часа туда, два обратно. Как в тёмные годы студенчества и кожных заболеваний. Будто всё вертелось по шизофреническому кругу. На заключительном уличном концерте ко мне подошёл организатор какой-то протоки и пригласил принять участие. Он добавил, что кроме выступления нужно обязательно давать мастер-классы, чтобы другие люди тоже могли попробовать поиграть. Я ему сказал, что любая волынка — это непередаваемый инструмент, а также напомнил о её стоимости в полмиллиона. Через несколько дней мне пришёл отказ в участии… Чтоб их там черти дрючили на этой протоке.