— Если бы у тебя в Канаде нашлись знакомые, чтобы заплатить за меня, я бы могла поехать.

Отец поглядел на нее словно бы откуда-то совсем издали. Не выразилась ли она слишком прямо? Не было ли очевидно, что она вторглась в его частную жизнь?

— Ивэнь мне рассказывала, — поспешно сказала она, сочиняя напропалую. — Она говорит, у нее в Америке дядя. Поэтому она и подала документы на выезд. Я подумала, может, мы кого-нибудь знаем.

— Откуда мне знать кого-то в Канаде? — сказал папа.

Голос его был пронзительно нежен и впился в Ай Мин, как зубочистка.

— Не знаю… ты наверняка должен знать кого-нибудь из музыкантов, кто уехал, — жалобно сказала она. — С моими отметками, если б я хорошо готовилась, я бы…

— Бэйда — лучший университет страны. Мы с твоей матерью не хотим, чтобы ты училась в Канаде, это слишком далеко.

— Но ты бы мог поехать со мной!

Воробушек покачал головой — но не так, словно хотел сказать «нет».

— Однажды, — сказала Ай Мин, — ты мне рассказывал, что в молодости хотел уехать за границу. Чтобы писать музыку. Чтобы испытать новые влияния. Так почему же сейчас слишком поздно? Пап, ты двадцать лет проработал на заводе, и для человеческой жизни это вообще-то долго. Я думаю… У меня такое чувство, что все меняется. Весь смысл реформ Ху Яобана был в том, чтобы дать возможности таким людям, как ты, людям, с которыми обошлись несправедливо.

— Так ты, Ай Мин, думаешь, что со мной обошлись несправедливо?

Он коснулся цветка, который она приколола к его пальто, словно только что его заметил.

Ай Мин захотелось лечь и свернуться клубком. Хоть ее намерения и были благими, прямота собственных слов заставляла ее чувствовать себя так, точно она тычет и тычет в него острой заостренной палкой.

Помолчав немного, Воробушек сказал:

— А как же твоя мать?

— Мама почти двадцать лет жила без нас. Ей-то какая разница?

— Она жила без нас потому, что на работу и на место жительства нас распределяет правительство.

— Но почему? Почему мы сами за себя выбирать-то не можем?

Напротив них, в пустоте площади, плакаты задавались тем же вопросом. Ай Мин была не одинока в своих мыслях, ей нечего было бояться. Папа сам не понимает, до чего он боится, подумала она. Его поколение так к этому привыкло, что они даже не понимают, что страх — их основное чувство.

— Я выбрал свою жизнь, Ай Мин, — сказал он. — Я выбрал жизнь, с которой я смог бы жить. Может, со стороны оно так не выглядит.