Примерно так все выглядит сегодня. После грозы будет прекрасный воздух, но сначала должна отбушевать гроза. Уже пора ударить первому раскату грома, Босков не затем живет на свете, чтобы уклоняться от принятия решений. А время для них созрело. Они обрушиваются на него как гром с ясного неба, но они не застают его врасплох. Босков чувствует себя в отличной форме. А если сегодня он особенно распыхтелся, это означает только, что он особенно активен, особенно благоразумен и безрассуден в одно и то же время.

Он прикидывает возможности. Он ждет, что Ланквиц будет упорно твердить свое «нет». Киппенберг же, судя по всему, готов бороться до победного конца, и, если он опять не спасует на полпути, дело может дойти до принципиального спора, о котором давно уже мечтает Босков. Вот только Босков не может избавиться от ощущения, что атмосфера подогревается здесь искусственно, что страсти кипят по причине мало для этого подходящей. И поэтому он чувствует себя в дьявольски сложном положении: Киппенберг, этот сторонник тактики балансирования, этот Фабий Максим Кунктатор, который из года в год старается измором взять Ганнибала, вдруг надумал дать сражение, а Босков не знает, уговаривать его или отговаривать. Порой бывает ужасно трудно решить, как лучше. Во всяком случае, он не должен допустить разгрома Киппенберга. Прежде чем принимать окончательное решение, он должен очень точно взвесить все шансы «за» и «против». Он должен кликнуть на подмогу несколько товарищей. Он думает о Харре и Шнайдере. Из вычислительной группы — о Мерке и Лемане. Он выслушивает их поодиночке, чтобы мнение одного не повлияло на другого. Четыре столь ярко выраженных индивидуалиста. Босков вздыхает. Н-да, беседа предстоит нелегкая.

Первым надо вызвать Харру, его мнение весомее всех остальных. Босков звонит. Харра уже не в машинном зале. Он сидит в соседней комнате. Да-да, сейчас он придет.

В комнате слишком жарко. Босков снял пиджак, расстегнул воротничок сорочки, расслабил узел галстука. Чуть повыше локтя у него надеты рукаводержатели, потому что при сорок пятом размере сорочки рукава всякий раз оказываются слишком длинны. Большие пальцы он засовывает в вырезы жилета, сидит откинувшись, выставив круглый животик.

— Ну, Харра, говори четко и без уверток, осилим мы это или нет?

— Как, как? — отвечает Харра. — А мне почем знать?

Он стоит посреди комнаты, он извлекает из-за подтяжки коробку с сигарами, достает оттуда стеклянную трубочку и снова сует коробку под пиджак. Он вытряхивает из стеклянной трубочки «гавану», скусывает у нее кончик и так энергично сплевывает попавшие ему в рот табачные крошки, что Босков вынужден резко отклониться назад. Трубочку он роняет на пол и носком ботинка загоняет ее под стол.