— В письменном виде, — ласково говорю я, — приказ по институту…

Ланквиц кивнул и тут же нажал кнопку.

Ну хорошо. Внешне все остается по-старому. Видимость прежней структуры управления на первых порах будет сохранена, но в пределах института надо будет преодолеть некоторые иерархические моменты, и для тех, кто знает Киппенберга, нет сомнений в том, что мало-помалу будет перестроено решительно все. Разговоры о коллективном научном руководстве? Ланквиц и это примет безропотно. Он ни минуты не сомневается: Киппенберг даст ему спокойно работать в лаборатории. А дальше чем лаборатория — а вокруг мир и покой — мечты Ланквица и не заходили. После горького опыта минувших лет Ланквиц полагал, что человек должен распоряжаться самим собой, чтобы обрести покой и уверенность. Вот он и распоряжался долгое время, а радости не было. Почем знать, а вдруг последние годы будут лучше именно потому, что ему не придется больше тащить ношу в одиночку?

Фрейлейн Зелигер сидела рядом со мной в кресле, держа перо наготове. Ланквиц вполголоса, сохраняя безупречную выдержку, диктовал: «…решение этой первоочередной задачи требует новых форм организации работы. Поэтому со дня опубликования приказа отделы апробации, химии и группа Киппенберга будут работать по общей программе. Приказ не распространяется на лабораторию директора. Координировать работу по совместному решению новых задач первостепенной важности поручено доктору Киппенбергу…»

Я молча слушал. И покуда совершенно растерянная фрейлейн Зелигер в приемной перепечатывала все это на машинке, я осторожно спросил:

— А нам не следовало бы…

— Боскова? — догадался Ланквиц.

Я кивнул.

Фрейлейн Зелигер принесла перепечатанный текст, Ланквиц сказал:

— Позвоните доктору Боскову, не будет ли он так любезен…

Я снова откинулся в кресле, исполненный безумного волнения. Вот то-то Босков вытаращит глаза!

Я и не знал, что Босков тоже не терял времени даром. Раздумчиво покачивая головой, он остался в приемной и долго глядел мне вслед. После чего поспешил к себе. Настроение у него было вроде того, какое бывает в невыносимо душные летние дни, когда над головами неприметно сгущаются тучи, а грозы никто не ждет, и только Босков время от времени поглядывает на небо. По воскресеньям часть домашней утвари вынесена под открытое небо, на веранду, на лужайку, столы, подушки, уйма игрушек, посуда, книги, повсюду бесчинствуют дети. А с южного небосклона, из-за дома, уже набегают черные грозовые тучи, и в любую минуту может разразиться гроза. Тут потребна очень быстрая реакция, чтобы успеть, когда уже падают первые капли и по саду проносится первый песчаный вихрь, перенести все под крышу, загнать в дом детей и скликать кошек.