Несколько секунд Харра молча пыхтит сигарой. Потом извлекает из кармана свои часы и включает бой, от серебристых звуков которого у Боскова делается мечтательный взгляд.

— Дело обстоит именно так, — наконец изрекает Харра. — Когда такие головы, как у нас, приступают к решению такой задачи, как эта, то есть принципиально разрешимой задачи, шанс есть всегда. Но для технических решений приближения не годятся. Другими словами, наш шанс обратно пропорционален фактору временных ограничений.

— Н-да, — говорит Босков. — А каков же он, этот шанс?

— Не знаю, Босков. Не могу сказать. Но считаю, что это по меньшей мере пятьдесят один процент.

— Откуда ты это взял?

— Потому что в противном случае Киппенберг не стал бы связываться с этим делом.

Харра уходит, а на смену ему является Шнайдер. Он останавливается на пороге комнаты. У Шнайдера, судя по его виду, мерзкое настроение. Н-да, думает Босков, этого мне еще не хватало. Босков вздыхает, Шнайдер глядит на свои часы, а когда ему предлагают сесть, отвечает:

— Спасибо, я лучше постою.

Тогда Босков вторично произносит свое заклинание.

— Отвечай коротко и ясно, что ты обо всем этом думаешь?

— А почему вы обратились именно ко мне? — спрашивает в ответ Шнайдер. — По-моему, вы обо мне не слишком высокого мнения! С каких это пор вас интересует, что я думаю? Спросите лучше у Киппенберга, тот всегда все знает!

Босков угрожающе пыхтит:

— Это… это же… Н-да! Я обращаюсь именно к вам потому, что ваши тогдашние лабораторные журналы выглядят слишком убого. Ясно? Вот почему я к вам обращаюсь. Теперь вы все знаете.

— Послушайте! — восклицает Шнайдер. — Тогда только и требовалось узнать, можно ли вообще скомпоновать это дерьмо. И если вы будете говорить со мной в таком тоне…

Босков говорит:

— Я вообще не люблю цапаться, но, если вы желаете, я готов соответствовать. Давайте, садитесь.

Шнайдер садится и брюзжит:

— А насчет «что я обо всем этом думаю» — это задачка для Гретхен, принципиальность примерно на том же уровне. Очень мне это нравится.

— Мне надо знать, что вы об этом думаете, — говорит Босков, — причем коротко и ясно. До тех пор вы отсюда не выйдете.

— Не вы ли все время твердили, будто семья при социализме — выше всего! — восклицает Шнайдер. — Фиг тебе выше!