— Я только что говорил о том, что после Пульмановских работ шестьдесят третьего — шестьдесят четвертого года мы можем смело говорить о квантовой фармакологии.

И тут же Ланквиц:

— Правда, исследования в этой области еще только делают первые шаги.

Босков, умеющий тонко отличить настоящее от поддельного, на дух не переносит подделок. Климат в этом кабинете всегда малость напоминал оранжерею, но вот такое притворство, такие неискренние слова — этого здесь еще не бывало. Наконец Босков наливает в чашку побольше сливок и пьет. Он готов ждать ровно пять минут. Если они до тех пор не выложат карты на стол, он потребует от них ответа, пусть объяснят ему коротко и ясно, что здесь происходит. Здесь явно разыгрывается представление. А коли так, надо сперва узнать, какую они пьесу ставят, из чего еще вовсе не следует, что он будет в ней участвовать. С шефом вечно так: он любит такие штучки, теперь его уже не исправишь. Босков поворачивает голову. А Киппенберг? Уж больно у него самодовольный вид. Боскову он милей, когда вид у него задумчивый.

Мы сидели за журнальным столиком. Босков пил свой кофе, я какое-то время чувствовал на себе его испытующий взгляд, после чего низвергся из радостного возбуждения в прежнюю задумчивость. Почему под взглядом Боскова ликование так быстро отлетело от меня? И с чего оно возникло снова, это сосущее тревожное чувство, что так часто за последние два года овладевало мной, когда я думал о Боскове, с чего же оно возникло теперь, когда я почти достиг цели? Босков — я же его знаю — засияет от радости, когда выяснит обстоятельства дела, а я со своей стороны могу попотчевать его теми фактами, теми результатами, по которым он уже много лет тоскует: мы все здесь перевернем вверх дном! Я этого добился — и как добился! Одной левой, походя, без труда, без усилий. Удобно. Иначе не скажешь — удобно.

Но: это не должно быть удобно, это должно причинять боль. Чтобы думалось, что тебе с этим не совладать. Чтобы иметь уверенность: уж если ты с этим совладал, значит, ты одолел и самого себя.

Я сосредоточился на усилии стереть с лица какое бы то ни было выражение. Это мне удалось, но совладать я ни с чем не совладал, а уж себя самого и подавно не одолел. Все было очень удобно вместо неудобно — и больно не было, а щекотало тщеславие. Я хитрым кружным путем вышел к своей цели, я обманом вырвал победу, от которой меня уже тошнило, потому что это была никакая не победа, а очередная сделка с шефом. Дважды криво все равно что один раз прямо, и старая грязь прикрывает новую. Вот как оно все было на самом деле, если взглянуть трезво. Только по-другому и вовсе бы ничего не вышло. Порой у человека просто нет выбора. Порой ему тошно от такой жизни.