Трешке завтракал. Он собрался было уступить мне свою табуретку, но я отказался и прислонился к верстаку.

— Осторожнее! — предупредил он. — Костюм испачкаете!

— Ничего, мир не рухнет, — ответил я. Собственно говоря, я и сам не знал, почему не уходил. — Да, действительно, когда видишь, что тут делается… у вас есть все основания жаловаться.

— А кто жалуется, — ответил Трешке. — Я, что ли? Варить только приходится во дворе, а так у меня все тут под рукой.

Я внимательно смотрел на этого тщедушного человека с большой головой, которая словно болталась на тонкой шее. Теперь я понял, почему тут задержался: просто хотел услышать новые предсказания. Правда, я обращался к оракулу совсем недавно, в минувшее воскресенье. До сих пор я пользовался таинственным даром Трешке знать все, что происходит в институте, не чаще двух-трех раз в год. Но так как самое худшее, на что можно было нарваться, — это суровое молчание, я все же рискнул:

— Ну, а что нового слышно у нас в институте?

Трешке дожевал, отхлебнул глоток из термоса и устремил на меня свои бесцветные глаза. Мне вдруг показалось, что на его лице мелькнуло некое подобие улыбки.

— Вахтер, — произнес он, растягивая слова, — еще получит от Боскова. А Анни, — Трешке покачал головой, — нужно бы за мужика замуж выйти, а не за институт. — Он снова откусил свой бутерброд. — Но вам-то что, вы ведь выше всего этого!

Это было на самом деле так. Нескончаемые институтские сплетни интересовали меня только в тех случаях, когда грозили отравить рабочую атмосферу или испортить жизнь кому-нибудь из сотрудников. Но сейчас, похоже, сплетничали обо мне, и обычное равнодушие сменилось легким беспокойством, ведь теперь в моей жизни существовал эксклав, некая резервация… Но я остался верен своему принципу и не выказал никакого интереса к его словам.

— А еще, — продолжал Трешке, — я обратил бы внимание на подружку Вильде.

Я понятия не имел, что собой представляла подружка Вильде. И, боясь проявить излишнюю заинтересованность, осторожно спросил:

— Но мне надо хотя бы приблизительно…

Трешке с мрачным видом перебил:

— Ничего плохого ни о ком говорить не хочу! — И прежде, чем приняться за работу, нехотя добавил: — А в том, что она слишком наивна, плохого ничего нет, верно?

Опять эти классические изречения оракула, понять смысл которых я не мог. Но большего из Трешке вытянуть было нельзя. Я собрался уходить.

— Еще один вопрос, — сказал я, уже направляясь к дверям. — Вы что-нибудь знаете о ящиках с приборами, которые стоят тут в подвале?

Трешке ткнул большим пальцем через плечо: