— А кто такая подружка Вильде? — вдруг спросил я.

— Та смазливенькая лаборантка из отдела апробации, — ответил Босков. Он покачал головой. — Помните, все тогда смеялись, что такой великан выбрал как раз самую маленькую и изящную… И эти неприятности с Кортнером. Какие он устраивал сцены, когда она отпрашивалась немного раньше с работы на курсы стенографии и машинописи.

— А она имеет доступ к закрытым материалам? — спросил я.

— Вряд ли, — ответил Босков, — но раз этот вопрос у вас возник… Ладно, выясню у товарищ Дитрих.

Я собрался уходить. Босков сказал:

— Сегодня вечером, на собрании… Ну да ладно. — И он снова бросил на меня испытующий взгляд, но на сей раз решился заговорить. — В последние дни, — сказал он, — это стало для меня совершенно очевидным. Дело в том, что сегодня вечером вы должны были быть с нами.

Это прозвучало неожиданно. За последние годы Босков впервые намекал мне так прямо. Он просто перешел в атаку. Я очень спешил. У меня на самом деле не было времени, но я все-таки опять сел.

— Вы, пожалуй, правы. Тогда, на рабфаке, я ведь вам рассказывал, отец мне прожужжал все уши: политическая активность — это хорошо, но маленький человек не должен связывать себя ни с какой партией, иначе ему придется расплачиваться за грехи сильных мира сего. Я, конечно, давно так не думаю! Просто упустил когда-то момент. Уж если на то пошло, я давно чувствую свою принадлежность!

— Это, конечно, весьма похвально, — заметил Босков, — значит, чувствуете свою принадлежность, а на самом дело почему не принадлежите?

Еще недавно меня возмутил бы подобный вопрос. Сейчас стремление разобраться в своих поступках, проклятое чувство разочарования чуть было снова мною не овладели. Теперь мне, как правило, не удавалось справляться с такими состояниями без некоторой внутренней ломки. Бояться этого или желать, я не знал. Но в ближайшие недели я нужен был себе таким, каков я есть.

— В науке, — сказал я, человек может идти своей дорогой и без партийного билета. Но и это для меня сегодня не причина. Есть только один реальный аргумент.

— Надо еще посмотреть, что это за аргумент, — заметил Босков.

— А может, общество для меня — только волна, которая выносит наверх, — сказал я, — а вы и все остальные — лишь статисты в моей карьере.

— Кто это говорит? — спросил Босков.

— Не имеет значения. Весьма вероятно, что это на самом деле так, если иметь в виду бешеное честолюбие, которое двигало мною в юности… Во всяком случае, я так сразу не могу разобраться! Но если бы в этих словах не было доли истины, они бы не задели меня позавчера вечером.