— Нет, мистер Томпсон, я не хочу. Надеюсь, мне никогда больше не придется видеть этого человека.

— Я знаю, что вы его не переносите, и я вас за это не виню, но не могли бы вы все же попробовать…

— Я пробовала переубедить его в тот вечер, когда отыскала. Но в ответ на голос разума услышала одни оскорбления. Думаю, я ему более ненавистна, чем кто-либо другой. Он не может простить мне того, что я его выследила. Я — последний человек, которого он послушает.

— Да… да, верно… Как вы думаете, он вообще когда — нибудь сдастся?

Раскаленная игла, которая жгла ее душу, на миг заколебалась. Какой путь выбрать: сказать, что он никогда не сдастся, и смотреть, как они его убьют, или сказать, что он сдастся, и видеть, как они цепляются за свою власть, пока не разрушат весь мир?

— Он сдастся, — уверенно сказала она. — Он уступит, если вы правильно себя поведете. Он рвется к власти. Не позволяйте ему увернуться, но и не угрожайте, не старайтесь причинить ему вред. Чувство страха ему неведомо, у него выработался иммунитет.

— А что, если… сейчас, когда все рушится… что, если он будет слишком долго тянуть с ответом?

Не будет. Он слишком практичен. Между прочим, вы сообщили ему о последних событиях в стране?

— Зачем… нет.

— Я бы посоветовала ознакомить его с получаемыми вами секретными донесениями. Он поймет, что вот-вот произойдет.

— Это хорошая мысль! Прекрасная идея!.. Знаете, мисс Таггарт, — сказал он со звенящей ноткой отчаяния в голосе, — я всегда чувствую себя значительно лучше, поговорив с вами. Это потому, что я вам верю. Я никому не верю в своем окружении. Но вы — вы другая. Вы — надежная.

Она смотрела на него не мигая.

— Спасибо, мистер Томпсон, — сказала она.

Это несложно, думала она, пока не вышла на улицу и не заметила, что ее блузка под пальто стала влажной и прилипла к лопаткам.

Если бы я сохранила способность чувствовать, думала она, пробираясь сквозь толпу в зале терминала, я поняла бы, что полное безразличие к железной дороге, которое меня переполняет, означает ненависть. Она не могла отделаться от ощущения, что занимается лишь перегоном товарных поездов; пассажиры не были для нее живыми людьми. И не имело смысла затрачивать невероятные усилия, чтобы предотвратить катастрофу, сохранить поезда, перевозившие всего лишь неодушевленные предметы. Она оглядела лица людей на вокзале; если он должен умереть, подумала она, если он должен погибнуть от рук руководителей их системы, чтобы эти могли и дальше есть, спать и путешествовать, — почему я должна продолжать работать и обеспечивать их поездами? Если бы я неистово взывала к ним о помощи, разве хоть один из них встал бы на его защиту? Разве они хотят, чтобы он жил, те, кто слушал его?