Время шло, Нарбут ждал. Нет оснований полагать, что он был искренним в контрразведке. Однако причины, из-за которых остался в деникинском Киеве, а после добрался и до Ростова-на-Дону, понятны.

Бывший акмеист честно служил большевистскому режиму, но в советском Киеве на самом деле испугался. Местными чекистами тогда руководил М. Я. Лацис, энтузиаст и пропагандист «красного террора», повсеместно доказывавший, что достаточное основание для расстрела – пресловутая «классовая чуждость»[193].

Лацисовская политика радикально изменила мнение Нарбута о красных. Он дождался их отступления. Присоединяться к отступавшим не стал.

Но большевистскому функционеру было б слишком опасно жить в Киеве. Оставалось лишь уехать туда, где его не знали. Тифлис – на территории, не контролируемой тогда ни деникинцами, ни советским правительством. Родственники там, да и путь открыт за границу.

Понятно, что в контрразведке уместнее было ссылаться на душевную болезнь. Нарбут свою жизнь спасал, однако не повредил никому. А после освобождения из тюрьмы уже не имел возможности отправиться в Тифлис. Пришлось опять служить большевикам.

Догадывался, вероятно, что его показания в контрразведке – еще не основание для расстрельного приговора. «Красный террор» уже отменили. Зато любая советская карьера была бы в дальнейшем исключена. А угроза разоблачения приближалась.

Однако вскоре ситуация изменилась. В апреле 1920 года на Украину командирован Дзержинский. Он должен был тыловую службу Юго-Западного фронта «укрепить».

Месяц спустя Дзержинский работал в Харькове. Понятно, что главные задачи – предотвращение диверсий, пресечение шпионажа, саботажа, в общем, деятельности, с которой и связаны документы контрразведки.

Не позднее мая Дзержинский узнал о нарбутовских показаниях. И с руководителем Одукроста познакомился. Тот часто ездил в республиканский центр для отчета, а контроль распространения пропаганды входил в задачу «укрепления» тыла. Наконец, с июня по август Дзержинский регулярно бывал в Одессе[194].

Только Дзержинский и мог тогда принять ответственность за избавление Нарбута от позора. Понятно, что в интересах дела – партийного.

Решение целесообразное. Если не подтверждена вербовка деникинцами, показания на допросе мало что значат. Допрошенный – не военнослужащий, не военнообязанный, коль так, дезертиром или уклонявшимся от мобилизации не был и не повредил кому-либо. Ну, сробел однажды. Зато потом вновь подтвердил, что работник он весьма ценный. Опять же, большевистский административный опыт свидетельствовал: виноватый, но от кары избавленный, вину искупить обязанный, служит усерднее, чем невиновные[195].