Дзержинский протежировал Нарбуту. Позволил остаться на работе и в партии. Знал о проступке бывшего акмеиста, но разрешил оправдываться.

Когда Нарбута перевели из Одессы, он сообщил партийному руководству, что в 1919 году не сумел уйти с оставившими Киев советскими войсками. Должен был о семье позаботиться, вот и задержался.

Объяснение было принято. В 1921 году ЦК украинской компартии объявил выговор Нарбуту – за «недисциплинированность».

По новой должности он и подчинялся ЦК КП (б) У. Как раз тогда председатель ВЧК опять приехал в Харьков, но по другой оказии: с апреля 1921 года еще и наркомат путей сообщения возглавлял, сменив тоже «совмещавшего обязанности» наркомвоенмора Троцкого[196].

Выговор «за недисциплинированность» – отнюдь не строгое наказание. Однако с протеже Дзержинского невелик был спрос. Как вспомнил о проступке, так покаялся, взыскание получил, тема закрыта, что Нарбуту и требовалось. Если б кто захотел узнать, проводилось ли расследование в связи с киевским эпизодом, – пожалуйста: выяснены обстоятельства, решение принято. А дважды взыскивать за один проступок не полагалось.

Материалы контрразведки к тому времени, понятно, в Москве. Вновь описаны, классифицированы и, согласно правилам, справки к соответствующим делам приобщены. Что до нарбутовского, так не позже лета 1920 года Дзержинский официально решение оформил: документ, компрометировавший руководителя Одукроста, отправлен в архив. Как неактуальный.

Сфера ответственности – только чекистская. Потому и не обязательно было в украинские партийные инстанции докладывать о принятом решении относительно покаяния Нарбута в контрразведке.

Ну а прощенный работал на совесть. Почему и переведен в распоряжение ЦК ВКП (б). Там другой его покровитель – бывший секретарь Одесского губкома С. И. Сырцов – заведовал Учетно-распределительным отделом.

В 1924 году Нарбут, ставший москвичом, опять занялся печатью. Как раз тогда Дзержинский, руководивший еще и наркоматом путей сообщения, решал задачу реорганизации ведомственного издания – газеты ЦК железнодорожного профсоюза «Гудок».

Вот тут интересы опять совпали. У Нарбута появилась возможность старый долг вернуть.

Реформатор

Реформатор

Мемуаристы рассказывали о «Гудке» часто и много. Газета стала, можно сказать, символом эпохи.

Если точнее, символом нэповской эпохи. С легкой руки К. Г. Паустовского, 1920-е годы именовали «временем больших ожиданий»[197].

Паустовский в мемуарах тоже рассказывал о «Гудке». Будущие знаменитости работали в этой газете.

Есть о ней и статьи в справочных изданиях. Например, В. И. Глоцер сообщил в Краткой литературной энциклопедии, что это «газета сов[етских] железнодорожников. С 1917 издавалась периодически как газета-журнал, с мая 1920 – ежедневно. В 20-е гг. приобрела известность т[ак] н[азываемая] четвертая полоса «Г[удка]» (с появлением вкладки – шестая). Письма рабочих корреспондентов служили материалом для злободневных фельетонов, к[ото]рые писали сотрудничавшие в «Г[удке]» В. П. Катаев, И. А. Ильф, Е. П. Петров, Ю. К. Олеша, М. А. Булгаков, Б. Н. Перелешин, М. Л. Штих (Львов) и др. Полоса носила сатирич[еский] характер. Популярностью пользовались стихотв[орные] фельетоны за подписью «Зубило» (Ю. Олеша). Участие в газете талантливых писателей способствовало появлению лит<ературных> приложений к «Г[удку]»: юмористич[еский] журнал «Смехач» (1924-28), иллюстрир[ированный] ежемесячник «30 дней» (1925-41), двухнедельный «Красный журнал» (1924–1925) и др. «Четвертая полоса» – заметное явление в истории [советской] журналистики»[198].