Согласно Троцкому, генсеком и его окружением не замечена была опасность провала. Еще в апреле, выступая на собрании московского партийного актива, Сталин «защищал политику коалиции с Чан Кайши, призывал доверять ему. Через пять-шесть дней после того Чан Кайши утопил шанхайских рабочих и коммунистическую партию в крови. Волна возбуждения прошла по партии. Оппозиция подняла голову»[218].

Лидеры оппозиции пытались вступить в диалог с противником. Даже обратились к ЦК партии официально, предупреждая о неминуемой, по их словам, угрозе: «Китайское поражение может самым непосредственным образом отразиться и на судьбе СССР в ближайшее же время. Если империалистам удастся на длительное время «усмирить» Китай, – они двинутся на нас, на СССР. Поражение китайской революции может чрезвычайно приблизить войну против СССР»[219].

Опасность, настаивали оппозиционеры, усугублялась еще и тем, что внутренняя политика снижает обороноспособность страны: нэп множит и усиливает внутренних врагов, а они будут консолидироваться с внешними. Значит, в случае интервенции неизбежны восстания.

Апологеты сталинско-бухаринской «генеральной линии» попали в сложное положение. Основа аргументации оппозиционеров – базовая модель советской идеологии: «осажденная крепость»[220].

Именно такая модель и оправдывала любые чрезвычайные меры. Если страна – «осажденная крепость», то население играет роль гарнизона, чье существование непосредственно зависит от способности и готовности выполнять распоряжение командования.

Конечно, аргументы «левой оппозиции» можно было бы легко опровергнуть. Ссылаясь, к примеру, на то, что «мировая революция» вообще маловероятна и «шанхайский переворот» означает лишь безвозвратную потерю средств, потраченных на «большевизацию» Китая, эта неудача локальна и отнюдь не чревата интервенцией европейских государств, равным образом, нет и угрозы со стороны противников режима в СССР.

Однако при такой аргументации правительство отказалось бы от собственной политической аксиоматики – модели «осажденная крепость». Вот почему и пришлось обходиться экивоками.

Сталинские пропагандисты утверждали, во-первых, что «мировая революция» остается актуальной задачей, правда, решить ее удастся не вскоре. Так ведь и раньше победа была не близка.

Во-вторых, доказывалось, что оппозиционеры ошибаются, рассуждая о надвигающейся войне. Угроза есть, но международное положение СССР стабильно, Красная Армия сильна, и враги не решатся на интервенцию.

Неуместными, в-третьих, были признаны рассуждения «левых» о перспективах восстаний. Согласно пропагандистской установке, это постольку исключалось, поскольку восставать уже некому – внутренние враги ослаблены, в СССР невозможна «реставрация капитализма».