Версия и ныне воспроизводится пишущими о романной дилогии. Противоречия же попросту игнорируются.

Допустим, не важно, что О. Б. Шор – не старший, а младший брат убитого поэта. Однако важно другое: в уголовном розыске не служил. Нет сведений о нем в списках «Одесской рабоче-крестьянской милиции».

Зато известно, что в сыскном отделении державной варты служил его брат. И убит не по ошибке, а при исполнении служебных обязанностей. Погиб вместе с другим сыщиком. Это, кстати, установлено литературоведом А. Л. Яворской, анализировавшей некрологи в одесской периодике[229].

Публикации Яворской не изменили ничего. Катаевская версия по-прежнему тиражируется.

Ситуация обычная. Нас же другой вопрос интересовал: зачем Катаеву понадобилось, чтобы его считали прототипом Брунса, а Шора, соответственно, прототипом Бендера. Ответ подсказывает биографический контекст.

Начнем с того, что опознать Катаева в Брунсе вряд ли возможно. Разве только, ориентируясь на имя жены да отпуск в Крыму на Зеленом мысе. Но об этом мало кто знал. Равным образом, увидеть некоторое сходство Бендера с братом Фиолетова, если оно и было, сумели бы только немногие литераторы-одесситы, помнившие гостей «Зеленой лампы».

В 1928 году младший Шор оставался безвестным. А вот старший Катаев тогда – знаменитость. О нем в романе многое напоминало современникам.

Прежде всего, интерпретированные Ильфом и Петровым сюжеты рассказов друга и брата. Эти намеки подробно анализируются в комментарии.

Выше упоминалось, что важны черты сходства, отраженные речевым поведением героя. Катаевские шутки, воспроизведенные в его рассказах, цитирует Бендер.

Наконец, внешность. Это Катаев тогда – атлет «с медальным профилем».

Катаев не мог не заметить намеки. Вполне лестные, вот только в контексте его биографии сходство было опасным.

Бендер выдавал себя и Воробьянинова за эмиссаров заграничной монархической организации. Создание антисоветского подполья имитировал в провинциальном Старгороде, предсказуемо напоминавшем Одессу. Ну а трусоватые заговорщики сочли афериста бывшим офицером, сопровождающим будущего сановника.

Ильф и Петров, увлекшись повествованием, упустили из виду биографическую специфику друга и брата. А вот Катаев не забыл офицерское прошлое, шестимесячное ожидание расстрела в чекистской тюрьме, чудесное избавление, ставшее возможным благодаря Туманову и Бельскому, повторный арест, очередное вызволение, наконец, бегство из Одессы. Так что соотнесенность с монархическим заговором была неприемлемой даже на уровне рассуждений о прототипе. И в 1927 году, и десятилетия спустя. Что называется, от греха подальше.