Отсюда следовало, что аналогичное преступление совершил и Замятин. Статью Волина завершал призыв: «Мы обращаем внимание на этот ряд совершенно неприемлемых явлений, компрометирующих советскую литературу, и надеемся, что в их осуждении нас поддержит вся советская общественность».

Другие периодические издания поддержали Волина. И на первой полосе следующего номера «Литературной газеты», вышедшего 2 сентября, были помещены аннотации статей, авторы которых рассуждали о «недопустимых явлениях». Каждый заголовок – лозунг: «Против переклички с белой эмиграцией», «Советские писатели должны определить свое отношение к антиобщественному поступку Пильняка»[97].

Авторы нападали, главным образом, на Пильняка. Далеко не каждый упоминал Замятина. Причина – различие литературных репутаций.

Вопреки рапповским стараниям, Пильняк, ставший знаменитостью в начале 1920-х годов, считался писателем именно и только советским. Что он и сам акцентировал в многочисленных интервью[98].

Соответственно, критики инкриминировали ему лицемерие, предательство, клевету на советский режим. Это не удивляло большинство читателей, не знакомых с повестью «Красное дерево».

Замятину же инкриминировать лицемерие, паче того предательство, было бы странно. Советским писателем его именовали не без оговорок. Называли порой и «внутренним эмигрантом».

Атаковать Пильняка было удобно. К примеру, о Замятине упоминать не стал и Маяковский. 2 сентября «Литературная газета» поместила его статью «Наше отношение»[99].

Имелось в виду «отношение» не только автора статьи. Он выступал от имени возглавлявшегося им литературного объединения – «Революционного фронта искусств».

Ранее эта группировка именовала себя «Левым фронтом искусств». Но после разгрома и высылки Троцкого «левизна» ассоциировалась с оппозиционностью. Пришлось, как говорится, сменить вывеску.

Свое «отношение» Маяковский обозначил сразу. В привычной манере, издевательски, что на этот раз контексту соответствовало: «Повесть о “Красном дереве” Бориса Пильняка (так, что ли?), впрочем, и другие повести и его, и многих других, не читал».

Маяковский четко обозначил, что даже заглавие крамольной повести ему незнакомо. Значит, о не прочитанном взялся рассуждать. Уместность подхода обосновал: «К сделанному литературному произведению отношусь как к оружию. Если даже это оружие надклассовое (такого нет, но, может быть, за такое считает его Пильняк), то все же сдача этого оружия в белую прессу усиливает арсенал врагов».

Ну а далее – вывод. Обусловленное контекстом обвинение: «В сегодняшние дни густеющих туч это равно фронтовой измене».