На него приятно было смотреть.

Кроме своих собственных сочинений, Волин прочел также несколько цитат из “Красного дерева”».

Намек был ясен. Подразумевалось, что остальные писатели не имели возможности ознакомиться с крамольными сочинениями, но все-таки каялись, пусть и с разной степенью усердия.

Ильфу и Петрову азартный «первый ученик» был уже не опасен, – Волин до поры утратил влияние. Соавторы закончили свой фельетон иронически: «В общем, писатели отвечали по политграмоте на три с минусом. Но так как пишут они на три с плюсом, то публика была очень довольна, что увидела всех в лицо».

Получилось, что Ильф и Петров подвели итог, значит, кампания прекращена. И высмеяли сатирики не Пильняка и Замятина, а тех, кто вольно или невольно принял участие в травле.

Ильф и Петров не бранили Пильняка и Замятина. От участия в травле уклонились, использовав уловку примитивную, даже, можно сказать, неуклюжую. По сути – дерзили.

Но авторам «Двенадцати стульев» гарантировалась защита. Вот они и позволяли себе некоторые вольности. Разумеется, не выходя за пределы допустимого.

Своевременное крушение

Осенью 1929 Ильф и Петров были вроде бы в безопасности. Зато карьера их нового покровителя – Кольцова – оказалась под угрозой.

Тогда провинился именно он. А историю конфликта анализировал семьдесят два года спустя В. М. Фрадкин в книге «Дело Кольцова»[108].

Конфликт начался после выпуска тридцать шестого – сентябрьского – номера «Чудака». Там был опубликован материал «Семейный альбом. Ленинградская карусель» с портретами ленинградских функционеров. «В тексте, напечатанном под фотографиями, сообщалось, что вопрос, который должен был решить первый из этих деятелей, он переправил для решения вышестоящему, а тот – в еще более высокую инстанцию. И так до пятого – самого высокостоящего, который… немедленно вернул вопрос тому, с которого все это началось. Так замкнулся “заколдованный” круг бюрократической волокиты – самая настоящая “карусель”. Этот материал привел в ярость партийных вельмож».

Допустимо, что «привел в ярость». Только неясно, о каких «вельможах» речь. Существенно же, что Фрадкин, анализируя историю фельетона, подчеркнул: сведения «о безобразиях ленинградских чиновников еще до “Чудака” опубликовали многие газеты, включая “Правду”».

Главная партийная газета и в самом деле печатала такого рода статьи. Тем не менее претензии были к «Чудаку». И, как отметил Фрадкин, «заговорили о подрыве партийного авторитета, о публикации антисоветских материалов».

Кольцов стал жертвой контринтриги. Ее инициировали союзники осмеянных им функционеров. Опять же, в ЦК партии обсуждался вопрос о целесообразности выпуска двух сатирических журналов всесоюзного значения – «Крокодила» и «Чудака». Подразумевалось, что хватит и одного.