Конечно, рапповские лидеры преследовали другую цель – локальную. Пытались обосновать необходимость новой резолюции «О политике партии в области художественной литературы». К тому дело и шло. Но кампания была прекращена именно тогда, когда Сталин уже решил свои задачи. А планами литературных функционеров он – по обыкновению – пренебрег.

«Дело Пильняка и Замятина», во-первых, дискредитировало Троцкого. Опять демонстрировалось, что основа его доктрины – свободная конкуренция всех литературных сообществ – ошибочна.

Во-вторых, вновь дискредитировали Бухарина. Он ведь оказался покровителем «литературных шахтинцев».

Наконец, советское правительство было избавлено от необходимости законодательно воспретить несанкционированные публикации за границей. Литераторы и так уяснили: запрет введен. Негласный, зато строжайшим образом контролируемый.

Почти полвека спустя Л. С. Флейшман подвел итоги в фундаментальной монографии о Б. Л. Пастернаке. Он отметил, что трехмесячная истерия – «первая в истории русской культуры широко организованная кампания не против отдельных литераторов или текстов только, а против литературы в целом, ее автономного от государства существования»[106].

Ильф и Петров, конечно, уяснили прагматику кампании. Благодаря июньскому вмешательству «Литературной газеты» они были избавлены от нападок, однако на фоне вялотекущей полемики о допустимости сатиры «дело Пильняка и Замятина» могло бы привлечь нежелательное внимание к авторам опубликованного за границей сатирического романа.

Осторожностью Ильф и Петров не пренебрегали. И в очередной раз отложили подготовку нового романа к публикации. Оставалась актуальной дежурная шутка советской эпохи: «Лучше попасть под трамвай, чем под кампанию».

Именно поэтому соавторам пришлось откликнуться на «дело Пильняка и Замятина». Фельетон Ильфа и Петрова «Три с минусом» журнал «Чудак» опубликовал в сорок первом – ноябрьском – номере[107].

Ильф и Петров описывали там собрание литераторов в связи с «делом Пильняка и Замятина», – описывали как школьный урок. Высмеяли, главным образом, коллег, невпопад каявшихся. Но больше всего досталось азартному рапповцу, со статьи которого и началась кампания в прессе. Соавторы почти откровенно издевались над ним:

«И один только Волин хорошо знал урок. Впрочем, это был первый ученик. И все смотрели на него с завистью.

Он вызвался отвечать первым и бойко говорил целый час. За это время ему удалось произнести все свои фельетоны и статьи, напечатанные им в газетах по поводу антисоветского выступления Пильняка.