Что за различия выявлены при сверке «со всеми предшествующими изданиями», учтены ли они? – сведений нет. Зато критерий выбора источника понятен. Издание, выпущенное в 1938 году, считалось наиболее репрезентативным, потому как было последним из прижизненных. Значит, по традиции советской текстологии, с наибольшей полнотой отражающим «последнюю авторскую волю».

Допустим, все упомянутые выше блуждания эпиграфа обусловлены волей авторов. Предположим, других факторов не было.

Итак, авторы вынесли эпиграф на титульный лист рукописи. Воля выражена ясно: «правило уличного движения» относится ко всему тексту романа.

Потом Ильф и Петров решили, что в журнальной публикации не нужен эпиграф. Также сочли его лишним в первом книжном издании.

На том, правда, не остановились. Решили, что во втором книжном издании эпиграф будет находиться за предисловием. Следовательно, предварять роман в целом.

Затем – принципиально новое волеизъявление. Готовя третье книжное издание, соавторы решили, что эпиграф годится лишь для первой части, а к роману в целом не подходит.

Если все сказанное о последовательности свободных волеизъявлений соответствует истине, надлежит констатировать: Ильф и Петров за три года не смогли уяснить, нужен ли в романе эпиграф, а если да, то где же ему находиться. Вот и перебирали варианты.

Желающим оставляем возможность доказывать правомерность такого вывода. С нашей же точки зрения уместен другой: авторской воле не соответствовали и отказ от эпиграфа, и его перемещения.

Следовательно, все это соответствовало воле цензоров. Другой вопрос, почему же им не нравилось «правило уличного движения».

Тема организации уличного движения не была запретной. Кампания так называемой реконструкции Москвы активизировалась на рубеже 1920-х – 1930-х годов и в столичной периодике обсуждалась постоянно. Ильф и Петров участвовали в обсуждении. Например, их очерк «Меблировка города» напечатан под псевдонимом Ф. Толстоевский в двадцать первом номере еженедельника «Огонек» за 1930 год[168].

Речь там именно о правилах уличного движения. И начинается очерк почти так же, как первая глава романа «Золотой теленок»: «Пешехода надо любить. Его надо лелеять и по возможности даже холить».

В очерке характеризуются административные «перегибы». Столичная администрация обеспечивала только расширение и ремонт проезжей части, – соответственно, Ильф и Петров иронизировали: «По справедливости, площадь московских улиц следовало бы переделить заново. Двум миллионам пешеходов предоставлены только узкие полоски, асфальтовые тесемки тротуаров, а пяти тысячам авто отданы довольно широкие мостовые. Между тем, при существующих пропорциях следовало бы поступить наоборот – отдать мостовые пешеходам, а машинам предоставить тротуары. Это, конечно, крайняя точка зрения, приближающаяся к шутке. Но в ней есть сладчайшая капля истины, заключающаяся в том, что пешеходов надо уважать, ибо они составляют далеко не худшую часть человечества».