Уместно подчеркнуть еще раз, что содержание документа, посланного в ЦК партии, строго формализовано. Однако в сущности – бредово.

Только в порядке бреда можно допустить, что «никто из членов Секретариата» не ознакомился ранее с романной дилогией. Книга, предварительно не прочитанная кем-либо из литературных функционеров, не попала бы в план издательства. Такое заведомо исключалось. Нет нужды доказывать, что и Фадеев оба романа прочел. Тому есть документальные подтверждения.

Кстати, Тарасенков – не однофамилец автора опубликованной «Литературной газетой» 17 июня 1929 года статьи «Книга, о которой не пишут». Это он и есть.

Тарасенков давно уже считался маститым критиком. Нет оснований полагать, что он не ознакомился с продолжением романа «Двенадцать стульев».

Редактор тома – Ковальчик – опытный критик и литературовед. Не могла она не знать о специфике критической рецепции обоих романов. Потому нет оснований полагать, что Ковальчик решила бы рискнуть – принять ответственность за издание, ни с кем предварительно не посоветовавшись.

По рекомендациям Секретариата ССП формировалась юбилейная серия. «Редактор книги» начинал ее подготовку к публикации лишь после утверждения издательского плана. И только исполняя приказ своего руководителя.

Наконец, вопиюще мизерны упомянутые в документе взыскания. Тарасенков и Ковальчик отделались лишь выговорами, хотя их признали главными виновниками публикации «книги «пасквилянтской и клеветнической».

Процитированный выше документ печатался неоднократно после журнальной публикации. Его интерпретировали как очередное проявление конформизма, свойственного советской литературной элите вообще и Фадееву в частности. Разумеется, упоминались и факторы вынуждения – специфика эпохи.

К проявлению конформизма прагматика документа несводима. Такая интерпретация объясняет сразу все и ничего конкретно[192].

Значит, правомерны четыре вопроса. Они взаимосвязаны.

Первый вопрос – почему агитпроповское руководство приняло решение атаковать Секретариат ССП? Известно же было, что у Ильфа и Петрова статус классиков, а Фадееву благоволит Сталин.

Второй вопрос – зачем понадобилось Фадееву переиздавать в престижнейшей серии дилогию Ильфа и Петрова? Не только они считались советскими классиками, да и оба уже не могли лоббировать издание.

Третий вопрос – почему Фадеев принял агитпроповское мнение, а не попытался оспорить его? Например, ссылаясь на многочисленные переиздания романов, давно не вызывавшие протестов.

Четвертый вопрос – с какой целью Фадеев предложил явно нелепое объяснение инцидента, причем еще и указал смехотворные меры наказания виновных? Он ведь не с подчиненными шутил, а Сталину докладывал.