– Эй! – тоненьким дребезжащим голосом позвал он. – Минни!

Похлопал по матрасу. Пора принимать таблетки. Он покопался среди пузырьков на тумбочке, открыл пузырек, запил таблетку глотком выдохшейся теплой колы. Чуть не стошнило. А где второй пузырек? Сейчас нужно принять две таблетки.

Посмотрел вокруг. Отлично, а. Пузырек стоял на комоде в нескольких футах от кровати. Какой козел поставил его туда? Вот он сейчас дал бы им жару за самоуправство.

– Эй! – Попробовал дотянуться, но, черт побери, прекрасно понимал, что не дотянется. – Помогите, pues!

Тишина.

Он матерился, и суетился, и знал – знал наверняка, – что кто-нибудь обязательно заглянет, когда они вспомнят о нем. Кто-нибудь принесет воды. Подаст таблетки. Но он хотел того, чего хотел, и именно тогда, когда хотел.

Стиснув зубы, он спустил одну тощую, покрытую пятнами ногу, поморщился, когда холод пола пронзил лодыжку длинной болезненной иглой. Прямо от стопы до колена. Ching!^[289] – выругался он. Опираясь на левую руку, потянулся правой, и вот вторая нога повисла над полом; он понимал, что это тактическая ошибка. Геометрия подкачала: если опорная рука начнет дрожать, силясь удержать его вертикально, когда он потянется другой рукой через необозримое пространство между кроватью и комодом, а боль от холодного пола поднимется выше и шарахнет его прямо по яйцам, он упадет.

И он опустился на колени. Рухнул. Голова стукнулась об угол комода. Пергаментная кожа на виске треснула, прохладная кровь немедленно сообщила, что ее много, залив все лицо. Липкая.

Рана его не встревожила. Он испугался, что сломал что-нибудь, и заскулил, и заплакал. Он знал, что рак – мучительная боль, но эта боль оказалась гораздо острее, и он не мог подняться, и с каждой секундой, по мере того как он вжимался коленями в твердый пол, боль заявляла о себе все громче и громче. А потом на пол закапала кровь, просачиваясь между пальцев. Он разрыдался, закричал:

– Помогите! Oye! Me cai de la cama!^[290] Помогите!

Итак, Ангел, сказал он себе, мы застряли. Думай.