* * *

С этого дня обращение Эльги со свояком решительно изменилось. Она перестала звать Мистину в жилую избу (разве только вместе с Утой), виделась с ним лишь в гриднице, здоровалась и прощалась издалека, а если он приходил без зова, то при ней всегда был кто-то из женской родни или челяди.

В первые дни и даже недели она тревожилась – второй человек после князя, к тому же такой настойчивый и изобретательный, отыскал бы способ добиться своего. И в то же время раздор с ним мучил ощущением большой, почти невосполнимой потери. И ни с кем она не могла поделиться. Не с Утой же!

Она лишилась человека, чьему уму полностью доверяла. Мистина, конечно, останется ей предан как княгине, но это желание быть нужным ей она сама в нем погасила. А как иначе? Оставь она все по-старому – и ее потерей стала бы честь.

Но Мистина предпочел отступить.

– Эльга, не бойся меня, – шепнул он ей однажды, почтительно помогая сойти с лошади на глазах у всего двора. – Ты же не думаешь, что я стану тебя принуждать. Я просто хотел, чтобы ты знала: я весь твой. А дальше как ты сама захочешь.

– Чтобы я знала… – Она задержалась возле него, и сама желая избавиться от этой тяжести, и мягко закончила: – Что у тебя совести нет?

– Совесть я еще мальцом где-то обронил. Но тебе я не враг.

Мистина поцеловал кончики пальцев и коснулся костяной рукояти скрама на боку. Улыбнулся. И хотя взгляд его оставался напряженным, этот привычный клятвенный знак успокоил Эльгу. Она улыбнулась в ответ. И даже сейчас при виде его лица ей приходилось давить в себе страстный восторг, одолевать шум в пылающей голове и навязчивую мысль: попытайся он в тот раз снова ее обнять… кричать она не стала бы.

– И еще я знаю, – прошептал он, отвернувшись от людей во дворе, чтобы никакой излишне проницательный взгляд не смог угадать его слова по движению губ, – меня отвергает то, что у тебя в голове… а не то, что между ног.

Одолевая мучительный стыд – хотя его проницательность для Эльги новостью не была, – она заставила себя поднять глаза и встретиться с ним взглядом. И увидела тоску и жажду – но не злобу, и у нее несколько отлегло от сердца.

– Никогда не говори мне об этом, – невольно подражая ему и едва шевеля губами, ответила она. – Я тебе запрещаю, слышишь? Раз и навсегда. Иначе мы поссоримся… и даже Ингвар в другой раз меня с тобой мириться не заставит.

Ничего не сказав, Мистина склонил голову, будто княгиня дала ему поручение, а он изъявил готовность служить. Что бы там ни было, ссориться с Эльгой он не хотел. А к тому же знал: то «никогда», что живет в голове, далеко не так неумолимо, как другое…