– Посмотрел бы я на тех орлов, которые стали бы это брать приступом! – К ним подошел Раннульв, рослый и плотный дан. В обрамлении островерхой хазарской шапки его круглое красное лицо выглядело забавно. – Это надо летать уметь.

– Тут и лестницы сделать не из чего, – добавил Бёрге, озираясь, будто надеялся все же увидеть хоть одно приличное дерево.

– И бревно для ворот пришлось бы с собой везти, – поддержал Ольвид.

Даны, уроженцы далекого Хейдабьюра, стояли возле возов, которые киевский купец Иегуда бар Ицхак нанял для переправки товара из гавани в город. Сам он вместе с Ханукой ушел к начальнику заставы, возле товара и охраны остался третий из киевских жидинов – Синай, самый молодой.

– Не знаешь ли ты, этот город был взят приступом? – обратился к нему Хельги по-славянски, ибо это был единственный язык, на котором киевские хазары и русы могли общаться между собой.

К этому времени Хельги Красный провел на Руси уже полтора года и мог изложить почти любую свою мысль. Особенно легко он запоминал слова, разговаривая с Пестрянкой.

– Нет, сколько мне ведомо, ни разу этот прекрасный город не подвергался разорению, – покачал головой Синай. – В нем живут люди разной веры, – сыны Израиля, люди Христа, идолопоклонники, – но Бог хранит от напастей их всех.

– И каждый думает, что это заслуга его собственного бога! – засмеялся Раннульв.

– Эй, отойди! – Мангуш схватил его за плечо.

К воротам мимо русов шествовала вереница верблюдов, но за общим шумом, разноголосым криком, ревом и блеянием они не расслышали их приближения. Многие, особенно даны, впервые видевшие этих животных, смотрели во все глаза.

– Лошадь – не лошадь, медведь – не медведь… – бормотал Ольвид. – А они не кусаются?

– Они плюются и лягаются, – просветил его Мангуш, не раз видевший верблюдов. – А когда у них гон – могут затоптать насмерть. И еще терпеть не могут лошадей. Их стараются не подпускать близко друг к другу, а то начнется драка, и плохо будет тому, кто под горячее копыто попадет!

Пестрянка сидела на возу, среди мешков со шкурками. За это время она набралась от Хельги достаточно слов северного языка, чтобы понимать разговоры хирдманов. Раньше, пока жила в Варягино и часто виделась с родней из Чернобудово, она говорила и думала, что русь – это «они», то есть Торлейв и прочие родичи со стороны мужа. Но теперь Пестрянка, когда никакой иной стороны у нее не осталось (дед Чернобуд, пожалуй, только плюнул бы в сторону внучки, которая сменила мужа на его же брата), а семьей стал «хирд», поневоле стала думать, что русь – это «вэр». То есть «мы».