— Теперь оставьте меня. До рассвета. На рассвете я обещаю отправиться.

Он стиснул зубы, взгляд его стал отрешённым, скулы странно задёргались — всё это придало лицу дофина непривычное неприятное выражение. Герцог и бургундский посол поспешно покинули комнату. Людовик, обычно до мелочей соблюдавший правила этикета по отношению к тестю, продолжал сидеть без движения за письменным столом, покрытым тонким войлоком. Но, как только дверь за ними захлопнулась, он вдруг молниеносно вскочил и запер её на ключ. Глаза его сверкали, и он в бешенстве закусил рукав, чтобы не закричать.

Сознание почти покинуло Людовика, и он, с трудом находя нужное направление, ринулся в спальню, мечтая лишь об одном — добраться до кровати и не упасть по дороге. И всё же он упал. «Не добежал, не успел», — вспыхнуло в его мозгу на какое-то мгновение и тут же потухло. По телу Людовика пробежали судорога и бросила его на спину. В следующую минуту он понял, что неотрывным, остановившимся взором глядит в окно. Перед дофином расстилалось ночное небо. Огромная комета, кривая как турецкая сабля, казалось, неподвижно зависла над ним. Сквозь ровный блеск её хвоста мерцали звёзды. Впрочем, у Людовика во время подобных приступов уже случались видения. Кометы ему ещё никогда не мерещились, но немыслимые цвета, в которые, бывало, окрашивались предметы в его глазах, бывали и более пугающи.

Рассудок медленно вернулся к дофину, и он поднялся с пола. Толстый слой ковра спас его — он не сломал ни одного ребра и, по-видимому, ничего не поранил — нигде не было видно кровоподтёков. В изящных подсвечниках на столе от свечей остались небольшие огарки, длиною около дюйма, и язычки пламени оставались такими же ровными и спокойными, как прежде. Значит, в забытьи он пролежал часов пять. Да, приступ был жесток. Людовик тщательно вымылся и бросил одежду в полыхающий камин. Следя за тем, как огонь пожирает вельвет и мех, он вдруг пожалел о ней — франков двадцать... нет, конечно, меньше — он носил её ' три года, так что... примерно двенадцать ливров шесть су, значит — семь ливров четырнадцать су чистого убытку. Он улыбнулся своим подсчётам. Странно, что он ещё способен думать о деньгах и заботиться об экономии как всякий нормальный человек. Что ж, по крайней мере, он — это всё ещё он. Рецидива, как тогда, когда он отдал кошелёк Франсуа Вийону, на этот раз не случится.

Он улыбнулся, и это ему причинило боль. Взглянув в зеркало, он увидел, что довольно сильно рассёк нижнюю губу. Ничего страшного. Можно будет легко свалить на цирюльника.