— Да, мой герцог, повеления вашей светлости будут исполнены. Замок Женапп и содержание в две тысячи ливров ежемесячно. Монсеньор дофин нерасточителен.

— В таком случае, увеличьте сумму до двух с половиной тысяч, — поспешно добавил герцог, — я скорее погибну, чем дам повод говорить, будто наследник французского престола оказался стеснён в средствах, когда ему было угодно доставить мне счастье своим посещением. Достаточно ли будет двух с половиной тысяч, чтобы он чувствовал себя свободно? Я не силён в цифрах.

— Это королевская цифра, мой герцог.

— Что ж, именно такой она и должна быть.

Граф Карл помрачнел. Поистине это было королевское содержание. Людовик делал вид, что ничего не слышит. Дамы и вправду не слушали. Как раз в эту минуту красивый молодой борец отгрыз ухо своему необыкновенно уродливому сопернику, который жалобно молил о пощаде. Мужчины азартно подбадривали победителя, а дамы в восторженном возбуждении принялись размахивать изящными кружевными платочками.

Волна шума, крика и общее волнение нарастали, и арфисты заиграли несколько громче и быстрее, дабы герцог мог их слышать.

Вдруг, совершенно неожиданно, гам прекратился и в трапезной воцарилась тишина — Филипп поднялся со своего места. В руке он сжимал обнажённый клинок меча, на эфесе которого, заключённые в целый кусок стекла, блестели осколки креста из Святой Софии. Тёмные от времени, 0ни словно вобрали в себя суровое величие веков. При виде сей священной реликвии многие из собравшихся пали на колени, другие склонили головы, сняв шляпы и осенив себя крестным знамением.

И тогда дрожащим от волнения голосом герцог произнёс клятву, ту самую клятву, ради которой, собственно, и затевались пышные торжества.

— Если Господу Богу будет угодно, — торжественно провозгласил он, — бургундский герцог возглавит крестовый поход для освобождения Гроба Господня, отвоевания Константинополя и восстановления истинной веры на всём Востоке.

Он призвал всех присутствующих рыцарей, чья отвага и благородство известны всему христианству, встать под его знамёна.

Первым это сделать поклялся дофин. Людовик говорил с искренним чувством, склонив голову и коснувшись всех святынь.

Затем один за другим клятву принесли все крупнейшие вассалы бургундского дома, причём слова каждого, кто вставал с места, дышали ещё большим пылом и страстью, чем слова предыдущего. Казалось, энтузиазм баронов нарастал, подобно снежному кому. Один из них, например, дал обет не закрывать в бою доспехами правую руку; следующий за ним — не вкушать никакой пищи с рассвета до заката по четвергам, а один из рыцарей заявил, что не возляжет рядом с женой до тех пор, пока Христово воинство не возвратится обратно с Великим Османом в кандалах.