— Они нисколько не похожи на Магомета. И, как я полагаю, полностью унаследовали облик матери.

— Странно было бы ожидать, что отец с таким языческим именем, как Магомет, может взять верх в таком деле над утончённой савойской дамой-христианкой.

— Ну же, Людовик, не дразните меня. Смотрите, он их признал!

Магомет перекатывал носом маленькие пушистые комочки пищащей шерсти и даже вылизывал их. Делал ли он это из любопытства, привязанности или просто по зову тупого инстинкта — кто знает? — но, казалось, огромный гончий пёс и впрямь «признает» их своими законными детьми.

Людовик усмехнулся. Как всё-таки хорошо, что животные не умеют говорить. И его мысль, как обычно, потекла далее в этом направлении: сколь жизненно необходимо для «преступника» хранить молчание! Скольких принцев подменили в колыбели, от скольких свидетелей пришлось избавиться! И, наоборот, сколь многие знатные вельможи, у которых и у самих была нечиста совесть, считая себя рогоносцами, объявляли бастардами своих собственных законных детей. Сколько безвестных подкидышей были на самом деле непризнанными отпрысками высокородных отцов. Вот, к примеру, Анри Леклерк — черты его лица обнаруживают явное сходство с Арманьяками. И, наконец, о Боже, страшно подумать, сколько людей, которых мы видим каждый день, людей с виду вполне обычных и даже привлекательных, в действительности зачаты от дьявола, возжаждавшего земную женщину и овладевшего ею на брачном ложе, в то время как супруги, охваченные бесовским наваждением, ничего не чувствовали. Поток этих уродливых мыслей словно буравил мозг дофина и погружал его во всё более мрачное и горькое состояние.

— Вы сегодня почти не едите, — заметила Шарлотта за ужином, — кажется, моему повару не удалось угодить вам? Если так, он завтра же отправится обратно в Шамбери.

— Ни в коем случае, он превосходно знает своё дело. Никому не нужно возвращаться в Савойю. Я не голоден.

— Но неразумно морить себя голодом.

— Ну вот, теперь вы беспокоитесь напрасно.

— Ах, просто у меня в последнее время отменный аппетит. Я так хотела, чтобы вы достойно меня поддержали...

Людовик, однако, оставил без внимания эти слова. Снова наступило лето: лето 1459 года. Шарлотте исполнилось 16, а в этом возрасте немало принцесс успевало стать матерями, овдоветь и вновь выйти замуж. Дофин опасался малярии, хотя на всей равнине стояла испепеляющая жара, и, когда всё обошлось, возблагодарил Создателя и благоговейно дотронулся до своего изумруда.

Спустя несколько недель, когда дни пошли на убыль и тем напомнили Людовику о приближении новой зимы в изгнании, случилась неприятная история. Боль — своенравна, и дофин привык преодолевать физические недуги наедине с самим собой, он так долго держал их втайне от окружающих, что сама мысль о том, что кто-то другой может страдать от болезни, стала казаться ему невероятной. Он почти не думал о чужих хворях, пока покой в замке Женапп не был нарушен ими.