— Боже всемогущий! — Людовик бросился на колени. — Нет, только не забирай Шарлотту! Господи Иисусе, сохрани мне моё дорогое дитя, мою возлюбленную жену! О нет, услышь меня, нет, нет, нет!

Вдруг, словно очнувшись, он закричал что есть мочи:

— Эй, стража! A moi! A l’aide! Раулетта, Луаза, скорее, на помощь госпоже! Анри! Госпожа Леклерк! Жан!

Громким голосом взывал он ко всем домочадцам, не забыв даже о юном Жане Леклерке. В конце концов этот голос перешёл в истерический стон:

— Оливье! Хорьковой желчи!

Рывком разорвав воротник камзола, он дрожащими пальцами нащупал бархатный мешочек. Затем он раскрыл его и надел кардинальский изумруд на точёный пальчик Шарлотты. Кольцо оказалось слишком велико и слетело на пол. Людовик торопливо поднял его, прижал к пухлой ладошке, сомкнув её пальцы в кулачок, одновременно крепко сжимая его в своей руке.

— Держи его, держи крепче, Шарлотта. Никогда не снимай это кольцо. Пусть оно всегда будет на тебе, слышишь, всегда!

Никто и никогда не видел этого сурового, сдержанного человека таким взволнованным. Мгновенно всё и вся в замке пришло в движение: железные «подошвы» стражников гулко застучали по коридорам, выложенным камнем, впереди них спешили дозорные с факелами, примчался юный Жан с обнажённым маленьким мечом, появилась вскоре и толпа фрейлин Шарлотты в вихре муслина и воздушных кружев, и, наконец, из-за дверных косяков тут и там стали высовываться физиономии любопытной кухонной челяди. Где-то снаружи, в сгущающихся сумерках раздался сигнал тревоги, и тяжёлая решётка на воротах с грохотом опустилась, в то время как старый разводной мост надо рвом начал медленно, со скрипом подниматься.

Луаза де Бетлен была когда-то няней Шарлотты, а нынче, овдовев, состояла при ней камеристкой. Без особого труда она протиснула свои основательные «материнские» формы сквозь редкое оцепление из дам, столпившихся вокруг дофины. Одной секунды ей оказалось достаточно, чтобы понять, в чём дело, она усмехнулась и одарила дофина шутливо-презрительным взглядом.

— Мужчины! — фыркнула она. — Они всегда поднимают такой шум. Можно подумать, что это им придётся рожать. А теперь, Шарлотта, дитя моё, поднимите вашу очаровательную головку и попробуйте встать, вот так, вот так... Всё будет хорошо.

Она помогла дофине подняться, прижала её к своей необъятной груди, тихонько что-то приговаривая и покачивая юную госпожу взад и вперёд.

— Вас можно поздравить, монсеньор! — воскликнула она и посмотрела на Людовика, на чьём лице отражалась целая гамма самых противоречивых чувств, среди которых уверенно пробивала себе дорогу счастливая улыбка, — самое важное теперь — обеспечить ей полный покой и уберечь от малейших переживаний. Не надо позволять ей всё время лежать, но, уж конечно, никакой охоты и никаких верховых прогулок! Самый что ни на есть щадящий режим, но и здоровый при этом! Главное, чтобы в её головке роились только радужные мысли, тогда принц будет сильным и умным.