— Они готовы рвать на части погребальный саван уже сейчас, когда он ещё жив, — ворчал Людовик, — всё! Даже мастера-литейщики! Нет, мне совсем не по душе, когда подданные алчно дожидаются смерти своих королей.

«Так он говорит, но думает ли он так же? В смерти короля — его триумф. Как бы мне хотелось, чтобы он позволил помочь себе...» — размышлял Оливье.

Никогда раньше Людовик не пребывал в столь добром здравии. Он даже забыл попросить Шарлотту вернуть ему изумруд кардинала. Ел он всегда умеренно, но сейчас, казалось, его желудок стал лучше усваивать пищу.

— Если, как вы однажды изволили заметить, в королевском доме Франции несварение желудка передаётся из поколения в поколение, — сказал Оливье однажды, — то вас оно, благодарение Боту, миновало. Либо ваш камзол немного сел, либо портной пожалел материи. Монсеньор, я полагаю, вам следует купить камзол пошире.

— Возьми этот, пусть его распустят.

— На нём нечего распускать, монсеньор. На него не пошло ни дюйма лишней ткани.

— Тогда его надо расширить за счёт заплат, — усмехнулся Людовик, — я не собираюсь тратиться на новый камзол только потому, что располнел на несколько фунтов.

— Ваше высочество были слишком тощи, почти как мальчик. Теперь же ваше высочество выглядит как король, которым вам вскоре предстоит стать. То, что теряет отец, обретает сын.

— Ты несносен, Оливье. На что ты намекаешь? Что ещё поведали тебе твои вездесущие друзья?

— Я не смею сказать, ваше высочество подумает, что здесь не обошлось без меня.

— Если обошлось, то не подумаю.

— Я клянусь своей любовью к покойной матери — а это было единственное существо на свете, которое я по-настоящему любил, кроме вас, — моего повелителя, спасшего меня от страшной смерти, — я клянусь, что не имею никакого отношения к нынешнему самочувствию вашего родителя, хотя мне не составило бы труда ускорить его кончину. Но вы запретили мне это, и я бездействовал.

— Ну же, ну, в чём дело?

— Говоря кратко, он так исхудал, что напоминает скелет, обтянутый сухой кожей.

— До герцога не дошло никаких сведений и даже намёков на это.

— Ни до герцога Филиппа, ни до какого-либо иного государя. Но всё, что я сказал, — святая правда, монсеньор.

— Откуда тебе это известно?

Оливье неопределённо покачал головой.

— Друзья друзей друзей?