Светлый фон

Архиепископ пролил одну каплю чудотворного елея в чашу с драгоценными маслами. Затем под органные звуки гимна «Садок, праведный священник» Людовик выступил вперёд и преклонил перед ним колени. Архиепископ окунул палец в чашу и осенил темя Людовика крестом, бормоча при этом слова посвящения. Людовик обнажил грудь — на ней святой отец тоже начертал пальцем крест, — затем сбросил положенный при коронации плащ, обнажив для помазания плечи. Даже в этот самый торжественный миг своей жизни он не мог не возблагодарить Бога за то, что всеобщему обозрению представились его плечи, а не грудь. Когда же указательный палец архиепископа поставил на локтях нового короля ещё два маленьких креста, хор запел Veni Creator — «Сойди, Дух Святый». По стародавней традиции помазание каждой из частей тела имело символический смысл — первый из французских священников осенял крестом сердце государя, чтобы Господь вдохнул в него великую любовь, плечи — чтобы они легче переносили тяжкое бремя монаршей власти, руки — чтобы они были сильны и твёрдо карали врагов Бога и короля.

Так, приняв помазание и благословение, Людовик поднялся с колен. После этого архиепископ облачил его в далматик и тунику, ибо с этого момента король, подобно ветхозаветным царям, становился отчасти и священником; а поверх церковных одежд архиепископ набросил длинный алый плащ.

Затем Людовик вновь преклонил колени, и святой отец, помазав елеем его руки, натянул на них «официальные» перчатки — древний символ королевской власти, а на средний палец правой руки надел ещё один символ — перстень, олицетворяющий союз короля и народа. Кольцо украшал драгоценный камень, но увы, это был не изумруд, то был всего лишь сапфир с выгравированным на нём образом святого Людовика. Тогда наконец архиепископ передал Людовику самую знаменитую и важную из регалий — скипетр французских королей.

Изначально этот скипетр служил булавой; ныне, подобно маршальскому жезлу, он утерял своё «практическое» применение, и его грозные боевые формы были смягчены небольшой врезанной в него державой и крестом. Впрочем, скипетр по-прежнему символизировал право короля беспощадно разить своих врагов. Людовик глядел на него столь неотрывно, что едва почувствовал, как архиепископ вложил в левую его руку тонкий жезл из слоновой кости, увенчанный фигуркой белого голубя, призванной напоминать о том, как король, верша правый суд, никогда не забывает о милосердии.

Потом медленно и благоговейно архиепископ приблизился к алтарю и взял в руки корону Карла Великого. Обернувшись, он поднял её высоко над головой и остался в таком положении некоторое время, чтобы люди, заполнившие храм, могли созерцать её. В этот момент первые из вассалов французского престола покинули свои места и образовали вокруг Людовика круг, так как старинный обычай требовал их участия в церемонии. Обычай этот брал начало из тех времён, когда их предки — язычники, выбирая себе нового вождя, поднимали его на щите и усаживали с возгласами одобрения и поддержки на какое-нибудь возвышение, — причём чаще всего это происходило на поле одной из многочисленных тогда кровавых битв, под стоны умирающих. Христианская религия облагородила этот варварский обычай, но всё же что-то от его первобытной грубости осталось — вельможи должны были сопровождать Людовика к трону — к одному, — тому что повыше, — из двух установленных на возвышении в алтарной части. В некотором беспорядке, произошедшем оттого, что знатные сеньоры спешили окружить своего короля, Людовик не обратил внимания на одно знаменательное обстоятельство: графа Карла среди них не было — он покинул собор.