Пока они ехали домой, Эди вроде как извинилась. “Сначала мы думали, что она поправится, – сказала она, – а потом я подумала, уж лучше тебе такой ее не видеть, а под конец я уж и вовсе ни о чем не думала”.

– Девочки, – сказала Тэт, – вы помните кузину Деллу и кузину Люсинду из Мемфиса?

К ним подошли две замшелые старухи, одна высокая и загорелая, другая кругленькая, черненькая, с черной бархатной сумкой, расшитой блестящими камешками.

– Вы только поглядите! – сказала высокая и загорелая старуха.

На ней были широкие туфли на плоской подошве, и стояла она по-мужски, засунув руки в карманы приталенного платья цвета хаки.

– Храни вас Господь! – пробормотала черненькая толстушка, промокая глаза (которые тоже были подведены черным, как у актрис немого кино) розовой салфеткой.

Гарриет глядела на них и думала о бассейне в “Загородном клубе” – о голубом свете, о том, каким совершенно беззвучным делался мир, когда она с глубоким вдохом уходила под воду. “Ты и сейчас можешь там оказаться, – твердила она себе, – только сосредоточься как следует и сможешь”.

– Можно я украду Гарриет на минутку? – Аделаида, одетая в модное черное платьице с белым воротничком, схватила ее за руку и потащила за собой.

– Чтоб потом вернула на место! – маленькая толстенькая старушка погрозила ей унизанным кольцами пальцем.

“Отсюда можно сбежать. Мысленно. Что там Питер Пэн говорил Венди? «Закрой глаза и вспомни что-нибудь славное»”.

– Ах! – Аделаида застыла посреди комнаты, зажмурилась.

Люди проталкивались мимо них. Где-то рядом гремел орган (“Ближе, Господь, к Тебе” – скукота, впрочем, Гарриет никогда не могла угадать, от чего старушки могут прийти в восторг).

– Туберозы! – выдохнула Аделаида, и ее нос в профиль был до того похож на нос Либби, что у Гарриет отвратительно сжалось сердце. – Понюхай! – она подтащила Гарриет к огромному букету, который стоял в фарфоровой вазе.

Орган был ненастоящий. В нише за столиком Гарриет углядела катушечный магнитофон, спрятанный за бархатными занавесками.

– Мои любимые цветы! – Аделаида все подталкивала ее поближе. – Вот эти, меленькие, видишь? Ты только понюхай, милая!

У Гарриет скрутило живот. В комнате было до того жарко, что аромат казался липким, убийственно приторным.

– Божественный запах, правда? – спрашивала Аделаида. – Они у меня в свадебном букете были…

В глазах у Гарриет зарябило, с боков наползла чернота. Не успела она опомниться, как свет покосился и чьи-то крепкие пальцы – явно мужские – ухватили ее под локоть.

– Ну, обморок не обморок, а если не проветрить, голова у меня от них сразу начинает болеть, – говорил кто-то.