Миссис Фосетт смешалась, но потом тоже взяла Эди за руку. Вид у нее был такой, будто она вот-вот расплачется.

– Я так расстроилась, когда узнала, – сказала она. – Мы все в библиотеке любили мисс Клив. Я сегодня пришла, увидела книги, которые для нее отложила – и мне стало так грустно.

“Миссис Фосетт!” – Гарриет так и захлестнуло отчаянной нежностью. Миссис Фосетт, похоже, пришла прямиком с работы, на ней было летнее платье с набивным рисунком и льняные красные эспадрильи – отрадный островок цвета в толпе темных костюмов.

Эди похлопала ее по руке:

– Да-да, она в вас всех тоже души не чаяла, – сказала она, и Гарриет передернуло от ее сухого, подчеркнуто любезного тона.

Аделаида и Тэт сидели на диванчике напротив Гарриет и разговаривали с двумя дородными старухами – по виду сестрами. Они обсуждали цветы в часовне, которые – по недосмотру работников похоронного бюро – за ночь все увяли. Услышав это, дородные старухи горестно заохали.

– Уж какая-нибудь прислуга могла бы их полить! – воскликнула та, что была покрупнее и позадорнее – кругленькая, с румяными щечками и седыми кудряшками, прямо миссис Санта-Клаус.

– Увы, – холодно отозвалась Аделаида, вздернув подбородок, – они и пальцем не пошевелили.

Гарриет ожгло невыносимой ненавистью – к Адди, к Эди, ко всем старухам – за то, как бойко они разбираются в правилах скорби.

Рядом с Гарриет тоже щебетали какие-то дамочки. Гарриет узнала только миссис Уайлдер Уитфилд, которая в церкви играла на органе. Сначала они хохотали так, будто не на поминки пришли, а поиграть в бридж, но потом сдвинули головы и зашептались.

– Оливия Вандерпул, – пробормотала какая-то женщина с гладеньким бесстрастным личиком, – ну, Оливия сколько лет болела. Перед смертью она исхудала до семидесяти пяти фунтов[37], ее кормили через трубочку.

– Бедняжка Оливия. Она как тогда второй раз упала, да так и не оправилась.

– Рак костей, говорят, самый тяжелый.

– Да-да. Повезло душечке мисс Клив, что она быстро отмучилась. У нее ведь никого не было.

“Никого не было? – подумала Гарриет. – Это у Либби-то?!” Миссис Уитфилд улыбнулась, заметив сердитый взгляд Гарриет, но Гарриет отвернулась и красными, зареванными глазами уставилась в пол. После возвращения из лагеря она столько плакала, что теперь выдохлась: ее мутило, в горле стоял ком. Вчера, когда она наконец уснула, ей приснились насекомые – они черным сердитым роем вылетали из какого-то дома.

– Это чей ребенок? – театральным шепотом спросила миссис Уитфилд гладколицая женщина.

– А-а, – ответила миссис Уитфилд и тоже зашептала что-то в ответ.