— Я понял, — сказал молодой человек. — Конечно, давайте мы Свету тогда попросим, она тоже вроде стоит удобно. Где Света у нас?

Невидимых голосов стало больше, наверно, искали Свету. В какой-то момент молодой человек тоже вышел из кадра, но скоро опять появился и снова присел на корточки.

— Решили, — сказал он радостно. — Ну как, точно арбуз не хотите?

Захлопали дверцы, рядом затарахтел первый двигатель. Водитель УАЗа без слов помотал головой. Ему было очень холодно вдруг на полу, без майки. И голой спиной он примерно уже минуту чувствовал шум позади, в коридоре. Далекий еще и негромкий, едва различимый, и занят был тем, что пытался определить, приближается шум или нет. ***

Профессору из белого Ниссана Кашкай исполнилось в феврале шестьдесят четыре, и, хоть он был все еще крепок — донес же, в конце концов, до решетки свою убитую жену, — с тех пор прошло много часов, которые он провел на ногах, без отдыха. Последние силы ушли у него на то, чтоб добраться до госпиталя, и силы эти закончились — не вовремя, потому что ни одну из своих засыпающих дочерей нести он теперь не мог. Тем более что пришлось бы выбирать которую. Выбирать горбоносый профессор не хотел, поэтому остался с ними сам, на грязном асфальте, примерно в пяти минутах от двери, которая теперь была ему не нужна и куда он навряд ли уже все равно дошел бы и в одиночку.

Хозяйка Тойоты была моложе профессора на двадцать два года, но тоже сейчас никого бы нести не смогла. К примеру, щекастого мальчика из УАЗа, он был самый маленький, а страшно почему-то тяжелый, и мать его обнимала. Хозяйка Тойоты могла только встать и идти — не очень, наверное, далеко и недолго. И если бы можно ей было выбирать, она пошла бы обратно, к мужу. Уж если настало время кого-нибудь обнимать, а время настало. Точнее, почти закончилось, и каждую оставшуюся секунду она, как и все, заслужила.

Но выбора не было. Профессор сказал, что проклятая дверь открыта, а значит, идти ей пришлось совершенно в другую сторону. Ей надо было найти девочку.

И девочка, кстати, шла хозяйке Тойоты навстречу. Бежала бы, потому что она-то бежать могла — во всяком случае, так ей еще казалось. Она добралась бы, наверное, даже до госпиталя, а то и чуть дальше. Однако босая чиновница сильно хромала и сразу почти начала задыхаться, а сзади тащился зачем-то водитель кабриолета с дробовиком, и бросить их было неправильно. Снаружи оказалось гораздо страшнее, чем виделось на экране, по сторонам девочка не смотрела и мачеху свою в темноте не узнала.

Хозяйка Тойоты увидела ее первой, а рядом — здоровенную комиссаршу из Майбаха в синих штанах и какого-то человека с ружьем. Она закричала «Ася», но звука не получилось. Пыталась сказать «отпустите ее» и «Ася, ко мне», ударила себя кулаком в грудь, только голоса не было все равно. И тогда она бросилась молча на проклятую бабу, которая точно была опасней всех взятых вместе мужчин с ружьями, уверенная почему-то, что в руке у нее гвоздодер, хотя он лежал на полу у фургона «OZON». И девочка зажмурилась и снова ее не узнала, а рослая чиновница выронила фонарь и толкнула жуткую, грязную сумасшедшую назад, в темноту. Та схватила ее за шею, словно хотела обнять, и обе они упали, как будто исчезли из кадра. А девочка и водитель кабриолета наконец побежали, потому что им одинаково было страшно. ***